Когда родилась Луна - Сара А. Паркер

Что-то в том, как он произносит это слово, пронзает меня насквозь, словно он опускает свои большие, сильные руки в мои ледяные глубины, превращая мое замерзшее озеро в бушующий шторм.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но все, что выходит, ― это дуновение морозного воздуха.

Напряжение нарастает в пространстве между нами.

Ладонь, почти обнимающая мое лицо, отдергивается, сжимаясь в кулак. Он бьет кулаком в стену за моей головой с такой силой, что в камне образуется трещина, пересекающая потолок.

На нас падают капли воды.

― Как? ― ревет он, и я рычу, показывая клыки, которые так и норовят вонзиться в его плоть.

― Я не знаю, о чем ты говоришь, ― рычу я, желая, чтобы он убрался отсюда.

Ушел.

Хочу, чтобы пламя в его руке погасло, пока оно снова не причинило мне боль, от которой я с таким трудом избавлялась.

― Она говорит правду, ― доносится дрожащий голос из камеры напротив. От темноволосой чтици правды, которая перестала плакать только восемьдесят девять потолочных капель назад.

Я думала, она спит.

Мужчина хмурится, отрывает от меня свой пристальный взгляд и бросает его через плечо в ее сторону.

― Ты чтица правды?

― Да. Она смущена твоим интересом. Она также в ужасе от…

― Хватит, ― огрызаюсь я, и мои слова рикошетом отскакивают от стен.

Мужчина снова обращает на меня свой всепоглощающий взгляд, в котором так много оттенков неверия.

Он гасит пламя, сжав его в своей большой мозолистой руке, но у меня есть лишь краткий миг передышки, прежде чем он достает из кармана металлический вельд и откидывает крышку, открывая кроваво-красный язычок пламени саберсайта.

Мое горло сжимается, и сквозь него вырывается сдавленный хрип. Звук, который я хочу уничтожить, как только он сорвался с моих губ.

Он поднимает другую руку, грубыми кончиками пальцев убирает прядь волос с моего лба, оставляя на коже покалывающий след.

― Убери от меня свои руки, ― вспыхиваю я, когда он заправляет мне за ухо прядь черных волос.

Из его груди вырывается рык, который заставляет меня представить, как содрогается земля, когда он проводит кончиком пальца по неровному шраму у меня на лбу. Шрам, который можно разглядеть только с помощью драконьего пламени ― единственного способа увидеть след древних рун и их светящиеся призраки.

― Твоя голова, ― хрипит он. ― Тебя вылечили.

Вылечили…

Такое забавное слово, означающее конец чего-то. Но от каждой раны остается боль, если заглянуть достаточно глубоко.

Рана никогда не исчезает полностью.

― Не помню, откуда он взялся.

Это не ложь.

Он опускает взгляд.

― Твой глаз. Что случилось?

― Споткнулась о камень.

Его голова склоняется набок.

― Он подпрыгнул и ударил тебя по лицу?

Я натянуто улыбаюсь.

― Странные вещи происходят.

На мгновение воцаряется тишина, прежде чем он продолжает, так спокойно и мягко, что пробирает до костей.

― Кого ты защищаешь, Лунный свет?

Мою бессильную, задыхающуюся месть, которая не дает мне покоя.

Возможно, мое искаженное зрение мешает мне нормально видеть, но у него странный взгляд. Как будто если я скажу ему, кто на самом деле ударил меня по лицу, он сам убьет его, но я буду жить надеждой сделать это сама, пока меня не перекусит драконья пасть или не разорвет от горла до пупка.

― Это не мое имя. И я не нуждаюсь в том, чтобы ты сражался в моих битвах, так же как и в твоем присутствии в этой камере.

Он отступает на шаг назад и захлопывает крышку своего вельда, запечатав пламя обратно в металлический флакон с рунами.

― Докажи это.

Я хмурюсь.

― Прости?

― Повернись, подними тунику и покажи мне свою спину. Если камень может так повредить твое лицо, то мне очень интересно посмотреть, что же с тобой случилось, чтобы наполнить эту камеру запахом крови.

Мое сердце ухает в пятки.

― Я… Нет.

― Всегда такая упрямая, ― вырывается у него, и он произносит эти слова так, будто чертовски хорошо меня знает.

Он тянется вперед…

Кто-то бежит по коридору, облаченный в еще одну белую мантию руни, похожую на ту, что надета на этом мужчине, ― очевидная уловка, учитывая его вельд и близость с Игносом. Если, конечно, он не разносторонне одарен.

Приближающийся руни замирает у моей камеры, заглядывая в темноту.

― Сир? ― шепчет он, и это слово пронзает меня. Его глаза расширены от паники, взгляд мечется между нами. ― Стража идет. Много.

Мои брови сходятся на переносице, взгляд возвращается к мужчине, неподвижно стоящему передо мной.

Не мигая.

Сир.

Гребаный сир.

Осознание этого окатывает меня, как ледяная вода, лишая всего тепла мое тело.

― Ты… король.

― Именно это я и сказал ранее, ― он быстро накидывает капюшон, пряча лицо в тени, но его глаза все равно мерцают, словно тлеющие угольки, пойманные в орбиты. ― Это проблема, Лунный свет?

Волна жгучей ярости наполняет мою грудь и рот так, что я не могу говорить. Не в силах сказать ему, что да, это проблема.

Тень, Сумрак и Пекло управляются разными братьями Вейгор, но все они сделаны из одной и той же мерзкой ткани.

Я видела короля Сумрака издалека ― Кадока Вейгора. Этот мужчина ― не он. Значит, он правит либо Тенью, либо Пеклом.

Если верить слухам, Тень прогнила еще больше, чем наше королевство, ― холодные, темные просторы, которыми правит король Тирот Вейгор. Жестокий король, чье сердце, как говорят, страдает от потери своей королевы.

Пекло… ну.

Немногие из тех, кто отваживается углубиться в солнечную часть мира, возвращаются, чтобы рассказать об этом, хотя говорят, что король Каан дикий и кровожадный. Что Райган ― его древний саберсайт ― был слишком велик, чтобы поместиться в городском вольере, когда он в последний раз прилетал в Гор. Что он позволяет зверю свободно охотиться по всему своему королевству, сжигая города своим пылающим дыханием и пожирая народ, о котором он мало заботится.

Я не уверена, какой вариант хуже. С кем бы я предпочла оказаться в одной камере и дышать одним и тем же грязным воздухом.

Одно могу сказать точно ― я не склонюсь ни перед кем из них, даже если к моей шее приставят меч.

Топот тяжелых шагов эхом разносится по коридору, пока я выдерживаю его взгляд, и шум стихает перед моей камерой. Краем глаза я замечаю темные силуэты стражников в тяжелой броне.

― Руни, ―