Истинная дракону: Пламя страсти. - Анастасия Алексеевна Смирнова

«Он мой. И я никуда не уйду».

Это не было заклинанием. Это было просто… правдой.

И тьма отступила.

Не исчезла. Нет. Она осталась внутри, тяжелым, холодным камнем на дне моей души. Но ее давление ослабло. Ее бесконечный голод… утолился. Он был теперь не сконцентрирован в одном месте, а распределен между нами двумя.

Я рухнула на колени, судорожно хватая ртом воздух. Рядом со мной на камни опустился Кэлтан. Его дыхание тоже было прерывистым.

Восходящая луна снова выглянула из-за туч, осветив часовню. Я посмотрела на нашу все еще сцепленные руки. Раны на ладонях больше не кровоточили. На их месте остались лишь тонкие серебристые шрамы, похожие на старые.

И… что-то еще. Я почувствовала его. Не просто человека рядом, а самую его суть. Глубокую, израненную печаль, которую я теперь носила в себе. Но также и его яростную силу. Его непоколебимую волю.

Я подняла на него глаза. Он уже смотрел на меня. В его взгляде не было триумфа. Лишь изумление, граничащее с благоговением, и бесконечная, всепоглощающая усталость.

— Эйра? — он произнес мое имя, и это был уже не вопрос, а утверждение. Проверка новой, немыслимой реальности.

Он был все еще там. Я была все еще здесь. Но между нами теперь не было границы.

— Я здесь, — прошептала я, и мой голос звучал чужим, но верным. — Всегда.

Мы не победили проклятие. Мы заключили с ним сделку. И цена была ужасна. Но мы заплатили ее. Вместе.

И впервые за долгие века в стенах поместья Роверон воцарилась не иллюзия покоя, а хрупкое, выстраданное перемирие.

Свет раннего утра заливал библиотеку, безжалостно высвечивая пыль на стеллажах и наши бледные, изможденные лица. Мы сидели рядом на диване, не говоря ни слова. Новую, странную связь между нами можно было почти ощутить физически — тонкую, как паутина, но неразрывную. Мы просто дышали, прислушиваясь к тишине внутри себя, к ослабленному, но все еще живому присутствию Тьмы.

И тут дверь с треском распахнулась.

В проеме стояла леди Роверон. Но это была не хрупкая, угасающая женщина из зимнего сада. Ее стройная фигура была выпрямлена яростью, а в глазах, широко раскрытых и сухих, пылал такой гнев, от которого кровь стыла в жилах. Она держалась за косяк, будто ее шатало, но голос, когда она заговорила, был низким, вибрирующим от невысказанной годами боли.

— Что вы натворили? — это был не вопрос, а приговор, выдохнутый с леденящим душу презрением.

Мы замерли. Кэлтан попытался встать, заслонить меня.

— Молчи! — ее крик прозвучал как удар хлыста. Она сделала шаг вперед, и ее взгляд упал на наши руки, на тонкие серебристые шрамы, которые мы еще не скрыли. Ее лицо исказилось гримасой настоящей физической тошноты. — Вы… вы действительно сделали это. Вы совершили это безумие.

Она покачала головой, и в ее движении была не просто злость, а глубокая, всепоглощающая жалость. Жалость к нам, глупым, неразумным детям.

— Я думала, ты умнее, Кэлтан. Я думала, ты унаследовал хоть крупицу здравомыслия своего отца, — ее голос дрогнул на мгновение, но тут же снова стал твердым и острым, как лезвие. — А ты… ты просто глупый, ослепленный влюбленный мальчишка. Готовый ради красивых глаз погубить не только себя, но и ее!

Ее взгляд, полный немого упрека, скользнул по мне, и мне стало физически больно.

Она подошла еще ближе, и от нее исходила такая сила горького разочарования, что я невольно отпрянула.

— Вы не победили проклятие! — ее слова падали на нас, тяжелые и безжалостные. — Вы не «разделили бремя»! Вы лишь удвоили его! Теперь оно будет питаться двумя душами! Расти в геометрической прогрессии! Вы не оттянули его финал, вы его приблизили! Вы подписали себе смертный приговор вдвоем! Ради чего? Ради чего?!

Она замолчала, задыхаясь. Слезы, наконец, выступили на ее глазах, но это были слезы не печали, а бессильной ярости.

— Я молилась, чтобы он нашел спасение. Чтобы он нашел свет. А он нашел тебя, — она посмотрела на меня, и в ее взгляде не было ничего, кроме жалости и ужаса. — И ты, такая добрая, такая чистая… ты стала его соучастницей в этом безумии. Теперь ты такая же проклятая, как и он. И когда придет время… вы падете вместе. Быстрее. Сильнее. Это не жертва любви. Это погибель. И вы оба слишком глупы, чтобы понять это.

Она выдержала паузу, давая своим словам вонзиться в нас поглубже. Потом медленно, словно внезапно постарев на десятки лет, повернулась к выходу.

На пороге она обернулась в последний раз. Гнев в ее глазах потух, сменившись пугающей, мертвой пустотой.

— Наслаждайтесь своей любовью, дети мои, — прошептала она. — Пока она не съела вас изнутри.

Дверь закрылась за ней с тихим, но окончательным щелчком.

В библиотеке воцарилась тишина, еще более гнетущая, чем до ее прихода. Ее слова висели в воздухе, ядовитые и тяжелые. Сомнение, противное и липкое, поползло в мою душу, пытаясь отравить новорожденную связь.

«Глупые влюбленные… Погибель… Самоубийство…»

Я посмотрела на Кэлтана. Он сидел, сгорбившись, уставившись в пол. Его плечи были напряжены. И сквозь нашу новую связь я почувствовала не волну уверенности, а тот же самый, рожденный словами его матери, леденящий страх.

Мы были больше не героями, бросившими вызов судьбе. Мы были просто двумя испуганными детьми в тихой, пыльной библиотеке, внезапно осознавшими чудовищную цену своего поступка.

Глава 25

Тишина в библиотеке стала густой, тягучей, как смола. Слова леди Роверон висели в воздухе, превращаясь в невидимые оковы. Я видела, как с каждым ее произнесенным словом Кэлтан съеживался, будто получал физический удар. А когда дверь закрылась, он словно сломался окончательно.

Он не двигался, просто сидел, уставившись в одну точку на ковре. Его дыхание было едва слышным, прерывистым. Я почувствовала сквозь нашу новую, хрупкую связь не боль, не страх, а пустоту. Леденящую, абсолютную пустоту, за которой скрывалась такая бездонная вина, что мне стало трудно дышать.

— Кэлтан… — тихо позвала я, осторожно касаясь его руки.

Он резко дернулся, словно от прикосновения раскаленного металла, и отстранился. Его движение было резким, почти отвращенным.

— Не надо, —