Истинная дракону: Пламя страсти. - Анастасия Алексеевна Смирнова

Он не ответил. Казалось, он даже не дышал. Его молчание было страшнее любого крика. Он был глух к моим словам, настолько глубоко погружен в собственную вину.

— Если ты хочешь страдать, страдай. Если хочешь винить, вини. Но я не уйду. Я буду рядом. И если ты не можешь смотреть на меня, то я буду смотреть на тебя. И напоминать тебе, что я сделала свой выбор. И что я не жалею о нем.

Я чувствовала, как внутри него бушует шторм — отчаяние, вина, гнев на самого себя. И холод. Пронизывающий, ледяной холод, исходящий от него, почти такой же ощутимый, как и Тьма, которую мы теперь разделяли. Его сердце было закрыто, заковано в цепи самобичевания.

Но я не отступила. Я просто стояла рядом с ним, чувствуя холод, чувствуя его муку через наш тонкий, еще не окрепший канал связи. Он мог пытаться оттолкнуть меня, мог говорить самые жестокие слова, мог запереть себя в крепости своей вины.

Но он больше не был один. И я не позволю ему забыть об этом. Ни за что.

Я просто стояла рядом с ним, чувствуя холод, чувствуя его муку через наш тонкий, еще не окрепший канал связи. Он мог пытаться оттолкнуть меня, мог говорить самые жестокие слова, мог запереть себя в крепости своей вины. Но он больше не был один. И я не позволю ему забыть об этом. Ни за что.

Время текло, медленное и тягучее, отмеренное лишь нашими прерывистыми вдохами. Минуты превращались в часы. Солнце медленно двигалось по небу, отбрасывая длинные тени. Он так и не повернулся ко мне, продолжая смотреть в окно, как будто там, за стеклом, был ответ на все его терзания.

Я чувствовала, как волны его отчаяния накатывают на меня, но я держалась. Я вцепилась в свои собственные убеждения, как в спасательный круг. Я знала, что он не хотел мне зла. Он пытался защитить меня, как умел, даже если это означало ранить меня своим отчуждением.

Наконец, когда сумерки начали сгущаться, и комната погрузилась в серый полумрак, он заговорил. Его голос был хриплым, как от долгого молчания, и звучал так, будто шел из самой глубины его опустошенной души.

— Ты должна уйти, Эйра, — сказал он, даже не обернувшись. — Пока ты еще можешь. Пока оно не пустило корни слишком глубоко. Твоя мать… она будет искать тебя. Ты можешь сказать ей, что… что я тебя удерживал. Заставил. Она поверит.

Я покачала головой, хотя он не мог этого видеть.

— Это ложь, Кэлтан. И ты знаешь это. И я знаю. И Тьма между нами знает. Мы больше не можем врать друг другу.

Он издал звук, похожий на болезненный стон, или на смех, лишенный всякой радости.

— Ты не понимаешь, какой тяжелый это будет путь. Каждый день… каждый вдох… оно будет шептать тебе. В твоих мыслях. О том, что это моя вина. О том, что я затащил тебя в это. Оно будет питаться твоими страхами, твоей болью.

Я закрыла глаза, позволяя его словам пройти сквозь меня. Да, я чувствовала это. Сквозь нашу связь Тьма действительно шептала. Не о нем, а о нашей глупости, о безнадежности. Она пыталась посеять сомнения, усилить отчаяние, которое исходило от Кэлтана. Но я боролась.

— Пусть шепчет, — ответила я, открывая глаза. — Я научусь не слушать. Или я научусь шептать в ответ. Мы сделаем это вместе.

Он, наконец, медленно повернулся. Его глаза, в сгущающемся полумраке, казались бездонными, полными мрачной, безысходной тоски. Он смотрел на меня так, будто видел призрак, а не живого человека.

— Я не могу дать тебе этого, Эйра. Не могу дать тебе надежды. Не могу дать тебе будущего. Я могу дать тебе только боль. И медленную смерть.

Впервые я позволила себе приблизиться к нему, очень медленно, шаг за шагом. Он не отступил, но оставался абсолютно неподвижным, как мраморная статуя. Его лицо было бледным, заостренным.

— Ты не можешь это предсказать, — прошептала я, подходя почти вплотную. Его тепло, даже сквозь холод, который он излучал, было ощутимо. — Ни я, ни ты. Ни твоя мать. Ни даже Тьма. Она может шептать, но она не всеведуща. И мы… мы можем бороться.

Я протянула руку, и на этот раз не дрогнула, когда он не отпрянул. Мои пальцы коснулись его щеки. Его кожа была холодной, словно лед, но под ней я чувствовала пульс, быстрый и отчаянный.

— Я люблю тебя, Кэлтан. И это не изменится. Ни слова твоей матери, ни твоя боль, ни даже эта проклятая Тьма не изменят этого. И если мы будем бороться, то будем бороться вместе. И если умрем… то умрем вместе. Это была моя клятва. И я не отрекусь от нее.

В его глазах мелькнуло что-то – искра, слабая и почти незаметная, пробивающаяся сквозь толщу отчаяния. Едва заметное дрожание губ. Но он ничего не сказал. Просто смотрел на меня, и в этом взгляде было столько муки, столько вины, что мое сердце сжалось.

Он медленно поднял свою руку и накрыл мою на своей щеке. Его прикосновение было невесомым, почти неуверенным, словно он боялся разрушить момент, или что я исчезну. И тогда, сквозь ледяной холод его кожи, сквозь его отчаяние, я почувствовала… отголосок. Очень слабый, почти неразличимый, но все же отголосок того, что было между нами. Той связи, которая была сильнее его вины.

Мы стояли так, в наступающей темноте, касаясь друг друга, объединенные проклятием и хрупкой, упрямой любовью, которая отказывалась умирать. Он все еще был сломлен, его сердце все еще было покрыто льдом самообвинения. Но я была рядом. И я никуда не уйду.

Глава 26

Мы стояли так, в наступающей темноте, касаясь друг друга, объединенные проклятием и хрупкой, упрямой любовью, которая отказывалась умирать. Он все еще был сломлен, его сердце все еще было покрыто льдом самообвинения. Но я была рядом. И я никуда не уйду.

Внезапно его взгляд стал острее. Он медленно отвел мою руку от своей щеки, но не отпустил её, а лишь удержал в своей, холодной и сильной.

— Она была права, — прошептал он, и в