Дело смерти - Карина Халле

Его слова начинают доходить до меня, оказывать эффект. Я не могу утонуть в этих словах, потому что я тогда просто беспомощно подниму руки.

— И поэтому ты решил установить камеры в моей комнате? Потому что той камеры, которая стоит во время наших сессий — недостаточно?

Он отпускает меня и отходит к другой стороне комнаты, проводя руками по лицу. Моя кожа ноет в тех местах, где он держал меня. Какая-то больная часть меня надеется, что останутся следы.

— Нет, — наконец говорит он. — Этого было недостаточно.

Он останавливается у зеркала на стене и смотрит на свое отражение.

— Я просто не понимаю, — говорю я.

— Подойди сюда, и, возможно, поймешь.

Я колеблюсь, а затем подхожу к нему. Он отступает, жестом предлагая мне встать на его место.

Встаю перед зеркалом и смотрю.

Выгляжу, как гребаный беспорядок. Полосы туши под глазами, которые не смыло очищающее средство. Волосы растрепаны, халат наспех завязан.

Хотя на мгновение, всего на секунду, мне кажется, что я вижу вспышку чего-то еще.

Но нет, это просто игра света.

Кинкейд стоит рядом со мной и говорит:

— Ты видишь эту девушку?

Я вижу ее. Сидни Деник, ходячий хаос.

— Вот с чем я борюсь, — говорит он, и его голос такой низкий и хриплый, что по моей спине бегут мурашки. — Вот из-за кого мне так чертовски тяжело приходить на работу каждый день, потому что я должен притворяться. Притворяться, что не хочу ее. Притворяться, что не нуждаюсь в ней. Притворяться, что не жажду ее.

Черт, я сейчас растекусь лужей у его ног. То, как он сказал, что жаждет меня, смешивается в грязный коктейль со всеми остальными чувствами, что я испытывала сегодня, и я уже не знаю, хочу ли снова ударить его или трахнуть до беспамятства.

— Единственное, что мне позволено, — это пытаться спасти ее, — добавляет он. — И поэтому я наблюдаю за тобой. Мне не нужно смотреть, как ты раздеваешься или трогаешь себя во сне. Я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

Я моргаю от его слов и смотрю на его отражение в зеркале.

— Я должна пожаловаться на тебя, — говорю ему, хотя звучит это так, будто сама мысль об этом мне противна. Ненавижу то, какой слабой он заставляет меня чувствовать себя.

— Должна, — мрачно соглашается он. — Это будет правильным поступком.

— Тебя выгонят отсюда?

Он пожимает плечами.

У меня есть ощущение, что его не выгонят. Он нужен им здесь.

— И больше никто за мной не следит?

— Не так, как я, — говорит он, и во взгляде у него появляется резкость. — У них не самые лучшие намерения по отношению к тебе.

Теперь это очевидно. После слов Эверли я чувствую себя обманутой.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

— Почему тебе нужно спасать меня? Ты спасаешь меня от них? Что на самом деле здесь происходит?

— Я говорил. Мне нужно спасти тебя от самой себя. Я знаю твое прошлое. Знаю, что с тобой случилось. Знаю то, что ты не позволяешь себе видеть, то, с чем не позволяешь себе столкнуться. Это место… — он качает головой. — Это место однажды заведет тебя в лес и не выпустит обратно. Я не могу позволить, чтобы это случилось с тобой.

— Пожалуйста, скажи, что это метафора.

— Это лес твоего разума, Сид. Поселение… оно играет с теми, кто наиболее уязвим. Я видел, как это происходит снова и снова. Я не хочу, чтобы тебе причинили вред, если у меня есть силы это предотвратить.

Моя грудь внезапно холодеет, сжимается, будто мои ребра сделаны из льда.

— Это ты заставил меня перестать принимать Аддерал. С тех пор я не могу ясно мыслить.

— Нет, можешь, — говорит он. — Скажи мне, замечала ли ты свои симптомы? Чувствовала ли ты, что тебе не хватает таблеток?

Я закусываю губу, пытаясь сообразить.

— Я не знаю. Трудно сказать. Просто происходит так много всего.

— Ты должна продолжать доверять мне.

— О, чтобы ты мог продолжать шпионить за мной?

— Камеры установлены недавно, Сидни, — говорит он. — Я установил их несколько дней назад.

И тут же я снова злюсь.

— Ты знаешь, каково это — когда человек, который просил тебя доверять ему, разрушает это доверие?

— Знаю. И мне ненавистно, что ты так себя чувствуешь, — говорит он. — Я прошу прощения, искренне. Но мне все равно нужно, чтобы ты доверяла мне.

Я смотрю на него. Вижу, что он действительно сожалеет о том, что заставил меня чувствовать это, но не думаю, что он сожалеет о том, что сделал.

Насколько глубока его одержимость мной?

Как мне это выяснить?

Или мне стоит признать поражение и уйти?

— Я хочу домой, — тихо говорю я. Это признание удивляет меня, но как только я произношу эти слова, понимаю, что это правда.

Лицо Кинкейда выражает такую боль, будто я снова его ударила. Его брови хмурятся, в глазах читается что-то похожее на сочувствие, что-то похожее на жалость.

— Где твой дом, Сид?

И, конечно же, он загнал меня в тупик. У меня нет дома. Ни школы, ни работы, ни денег, ни перспектив, ни дома.

«У тебя ничего нет», — шепчет голос в моем ухе. «Ты — ничто. У тебя нет ничего, кроме одиночества».

Именно тогда меня пронзает отравленное копье, глубоко вонзаясь в сердце, против которого я так старалась отгородиться.

Я так одинока в этом мире.

Совершенно потерянная, неприкаянная и одинокая.

Закрываю лицо руками и рыдаю.

Наступает пауза, возможно, еще один потрясенный взгляд Кинкейда, но затем он подходит ко мне, обнимает и прижимает к себе. Я упираюсь ладонями ему в грудь, слабо пытаясь оттолкнуть, но его руки сильны, и они удерживают меня на месте. Он держит меня крепко, очень крепко, пока я не сдаюсь и не прижимаюсь щекой к его груди. Слезы текут ручьем, и он кладет ладонь мне на затылок.

— С тобой все будет в порядке, — шепчет он. — Доверься мне, с тобой все будет хорошо.

«Как? — думаю я. — Как?»

— У меня никого нет, — рыдаю я, прижавшись к нему. — У меня правда никого нет. Ни единой души в этом мире, которая любит меня. Ты знаешь, насколько это ужасно?

— Знаю, — говорит он, целуя меня в макушку. Это заставляет меня еще больше прижаться к нему, распускает еще одну нить, которая так туго обвивала меня, держала. — Хотел бы не знать.

— Я просто думала, что смогу прожить жизнь, не обращая на это внимания, —