Пылающая для Древнего. Пепел - Лаура Тит

Я оторвала кусок ткани от своего платья, лихорадочно собирая на нее прах своей девочки.

— Древние… — позади раздавались полные ужаса голоса.

Я продолжала, ползать по полу и собирать остатки пепла на ткань маленькой горкой.

Я потеряла своего ребенка. Я потеряла себя, свое сердце. Не было боли. Не было страха. Только застывшее время, где до сих пор горит заживо моя дочь.

Больше не лились слезы, что обжигали своей солью глаза. Больше я не могу умереть. Я уже была абсолютно мертва. Заледенела. Сгнила внутри. Бесплодная выжженная почва изнутри.

Прижимая к груди свернутый в ткань прах малышки, начинаю завывать, царапая ногтями лицо. Тягучий воздух застрял в горле, невидимыми пальцами сжимая мою шею. Да, так что слышен хруст позвонков. Я чувствовала, как мои глубокие раны на лице заживают. Как они затягиваются и обрастают новой розовой кожей.

Перевела отстраненный взгляд на того, кто отдал приказ убить мою дочь. Пристально всматриваюсь в лица каждого присутствующего здесь, стискивая зубы, пряча шелковую ленточку с ее именем в свой сжатый кулак. Я запоминала их глаза, те страхи, что плескались в их зрачках. Страхи, что они тщательно скрывали от меня. Жуткая улыбка натянулась на моем кровоточащем лице.

Поднявшись, я отвернулась от них, хотела сделать шаг, но воины мэрна преграждают мне путь.

— Дайте ей пройти, — приказ верховного.

Стража расступилась, пропуская вперед.

Мне нужно похоронить свою дочь.

Солнце припекало. Птицы надрывали свои глотки летая над моей головой, точно стервятники, учуявшие тухлое мясо. Я начала зло хохотать. Смеяться над убогими превратностями судьбы. Над ее жестокими испытаниями, что преподнесла мне на кровавом блюде.

В городе блеска и золота на меня смотрели с жалостью, брезгливостью, а кто-то даже позволял насмехаться над моим безумием. Но меня уже ничто не волновало. Я шла вперед, не оборачиваясь на их ехидные и восторженные возгласы. Проходящие мимо меня воины задерживали на мне хмурые напряженные взгляды, но никто из них так и не решался меня остановить.

Громко смеюсь, ведь в этом больше не было нужды, и они об этом знали. Я же сама убила свою дочь… Я снова заливаюсь смехом, а с глаз брызжут слезы. Сухие, колючие, мерзкие капли. Я не чувствовала внимательный взгляд Витара с террасы своего дворца, высокомерный взгляд его женщины, прожигающий мою спину. Не слышала, как ее сын заливался беспокойным плачем на руках у рядом стоящей с ней служанки. Я продолжала идти вперед, не оборачиваясь…

В меня тыкали пальцами, выкрикивая: убийца, ненормальная. А я шла вперед и продолжала смеяться.

Я не помнила, как дошла до песчаного холма, до того безжизненного миндального дерева, чьи длинные широкие корни уходили глубоко в песок в поисках живительной влаги. Когда-то оно было усыпано белыми цветками и пышной зеленой листвой. Их аромат кружил голову, а скопившийся нектар на бархатных листьях давал жизнь благодарным насекомым. Я вырыла под ним маленькую могилку и похоронила своего ребенка. День сменился ночью. Сердце черствело, слезы замерзали, а душа увядала. Вой трэптов сплетался с моим. Надрывно крича, впиваясь руками в холодный песок, выла от ненависти ко всем живым на этой земле.

— Вы отняли у меня все, — я орала так громко, что потом просто охрипла. — Ненавижу! Каждого из вас!!! — раскапываю могилу своей дочери.

— Иша!.. — рыдая, продолжаю копать, пока не забываюсь и не проваливаюсь в темноту. — Иштар… — шепчу в ночное небо без звезд, закрывая глаза.

Глава 33

Соленый пот струился по спине, обжигая свежие раны. Под жгучими лучами солнца между высоких остроконечных красных скал, похожих на ядовитые шипы трэптов, я вёл свой отряд на убой. Ловушка. Знал наверняка, но свое войско не развернул, отправив в самое пекло.

Ратмир в бешенстве раздирал в клочья ублюдков. У нас оставался шанс не угодить в самое жерло капкана, туда, где сейчас бесновались спятившие от утраты своей пары его сородичи и отребье, что затеяли это ради наживы. В воздухе стоял густой смрад потных и гнойных тел, запах обожженной покалеченной плоти.

Мне стало плевать на потери, нужно быстрее кончать с этим. Не терять больше времени и возвращаться обратно. Тревога с каждым новым днем нарастала, мешала ясно мыслить. Она скалилась, кусалась, обращала свое внимание на себя. Я мог смело положиться на ее тонкое чутье, особенно, когда она внезапно объявлялась и предостерегала.

Эта верная дрянь умела предвидеть необратимое, предупредить, подразнить и вонзить свой клинок в спину, если вдруг вздумал насмехаться над ней и отгонять ее от себя, отворачиваясь.

Я чувствовал кожей её вибрацию, её шепот по ночам в самое ухо. Предупреждала, шептала в лицо, шепелявя. Я научился следовать за ней, прислушиваться к ее прохладному дыханию, поворачивать голову в указываемую ею сторону леденящими острыми ногтями. Так было и сейчас…

Страх за своих девочек лизнул шершавым языком мое звериное нутро.

Вестей от лианы все также не было с того самого дня, как оставил ее со Шрамом. Ревность и злость клокотала в душе. Я доверял своему другу, хотел верить и ей, что она смогла отпустить мой паскудный поступок, что правда, сорвавшаяся с ее пухлых губ, шла от сердца. Я самонадеянно верил в прочную связь между нами, видел свет, где никогда его не могло быть. Я трясся лишь от мысли о ней, о ее манящих губах и запахе кожи. Всё переставало существовать, как только мои мысли касались этой женщины, ее изящных изгибов, манеры говорить и плавно двигаться. Меня выжигала жгучая ревность ко всему, что могло беспрепятственно касаться ее, пока я сидел в засаде и думал о ней…

Витар не тронет её, не пойдет войной на меня.

Не посмеет тронуть её, если только сама…

— Сука! — заорал я в ярости, ударяя кулаком в скалу.

Жара продолжала сжирать наши силы и плавить мозги. Потеря времени меня убивала, отупляла до безумия.

Нас окружали, а я лихорадочно думал, как оставить своих бойцов здесь и рвануть обратно к своей женщине, чтобы узнать, почему не додумалась написать мне хоть одну строчку.

— Ос, забирай своих и выводи отсюда! Я прикрою… — орал Осману, наблюдающему за моей внутренней борьбой.

Он первый, кто увидел мое нездоровое влечение к лиане, и первый, кто согласился вести свой отряд за моим на верную смерть. Он тот, кто знал мои тайны, и тот, кто помог остановить от кровопролитной войны с братом, которую я было начал из-за нее.

Блондин молча кивнул, задержав на мне сосредоточенный хмурый взгляд.

Усмехнулся ему, его скупость на