Княжна Екатерина Распутина - Ольга Токарева
«— Так отпросись у барина в город. Скажи, в церковь хочешь сходить, за родителей свечку поставить, — поучал меня зверек, и я невольно изумилась: когда только он научился так искусно лгать?»
Петра Емельяновича моё заявление, казалось, повергло в секундный ступор, но, немного поразмыслив, он дал согласие: «В воскресенье в Вологде ярмарка. Я скажу Дмитрию, чтобы тебя с собой взял. Прикажу ему рубль тебе выделить на сладости и свечку».
В городе я управилась быстро, словно тень скользнула, стараясь не привлекать лишних взглядов. В церкви, под мерцание лампад, поставила свечу, прошептала молитву, как умела. Здесь вера тихая, домашняя — в каждом доме иконостас, праздники православные отмечают с почтением. Одно лишь радует сердце — без фанатизма, без инквизиторской тени. Читала, когда-то и здесь мракобесие лютовало, но то дела давно минувших дней.
Войдя в дом, я с удивлением обнаружила, что никто меня не заметил. Картина предстала передо мной в точности такой, какой её описал Хромус, только разговор между стариками зашёл уже о другом.
'— Ну чего ты на меня так смотришь, дурень несуразный? Доволен? — ласково бранила мужа Марьяна. — «Давай тряхнем стариной», — передразнила она его. — Тряхнул, значит? И что мы теперь княжне Екатерине скажем? А коль рассердится и выгонит нас из дома… — горечь так и сквозила в её голосе.
— Марьюшка, прошу… Не серчай, — умолял её Митяй. — Аль не хочешь ребеночка?
К сожалению, я не видела его лица в этот момент, но когда он повернулся на моё робкое «Здравствуйте», на нём ещё играли отблески неземного счастья.
И я не смогла сдержать улыбку. Бабочки счастья запорхали в груди. Я искренне радовалась встрече со стариками, хотя их было трудно узнать — помолодели лет на десять. Когда проводила сеансы лечения, не задумывалась о том, к чему может привести омоложение организма.
Торопливо скинув пальто, я тут же приступила к осмотру женщины, бормоча себе под нос: «Плод развивается нормально, без патологий… Состояние будущей мамочки слегка возбуждённое, но это мы сейчас исправим. Марианна, что вас так тревожит?»
«— Да это… Это…» — она явно не могла подобрать слов, шокированная моим внезапным появлением.
«— Боится, что люди скажут», — перебил её счастливый Митяй. «Говорит, старые мы уже детей иметь, а ну как помрем, кто ж тогда дите воспитывать будет?»
«— О людях не стоит беспокоиться, — отвечала я старикам, утонувшим в тревогах. — Они о вас не вспомнили, когда беда пришла. Вот Петр Емельянович, пятьдесят с хвостиком, а не тужит, в третий раз под венец пошел. Глядишь, и осчастливит его новая жена наследником, а то и двумя».
«— То Петр Емельянович! Он же барин, — упрямо твердила Марьяна».
«— Да какая разница, — отмахнулась я, чуть не выпалив, что сама явилась на свет от восьмидесятилетней женщины. Матерью ее назвать не могла, язык не поворачивался. — Не дам я вам помереть, еще внуков на руках понянчите, — подбадривала, вливая в них целительную силу. — Будет у вас мальчик, — поздравила я и, чтобы отвадить дурные мысли, добавила: — Марьяна… Если тебя так гложет чужое мнение, я могу избавить тебя от бремени».
Кровь отхлынула от женского лица, она судорожно обхватила живот руками. Даже Митяй, словно щитом, заслонил ее собой.
«— Вижу, не хотите расставаться с малышом, — с улыбкой констатировала я. — И ты, Марьяна, не волнуйся, питайся хорошо. А когда время придет, я приеду и роды приму. И не бойся, что я такая маленькая. Мне уже доводилось у Анастасии, жены Ярослава, роды принимать».
Волна воспоминаний о первом крике новорожденного, которого я держала на руках, на миг остановила меня, и я улыбнулась, ощущая в груди теплое ликование. Да, семейство Акиловых выстрадало своего долгожданного ребеночка. Антошка растет крепким и здоровым на радость родителям, которые не так уж и старые. Марианне всего сорок пять лет, а Дмитрию едва перевалило за пятьдесят. Просто тяжелая деревенская жизнь подточила их здоровье, наложив на лица печать преждевременной старости.
За три года я вытянулась, словно тростинка на ветру. Аглая, добрая наша повариха, глядя на меня, плачет навзрыд. Вечно утирает глаза передником, подсовывает пирожки да булочки, причитая: «Совсем ты себя, деточка, не бережешь! Всё читаешь да пишешь, никакого отдыха. А мозгу-то оно тоже надо передохнуть! От великих знаний и горячку схватить можно».
«— Не схвачу», — оправдываюсь я, впиваясь зубами в мягкую сдобную мякоть".
В чем-то Аглая права. С утра до ночи я в учебе. Сперва легкие занятия с учителями, а после обеда — за зубрежку латыни, лечебных трав и всяких полезных в медицине компонентов, которые добывают из монстров в разломах. А там, в разломах, чего только нет! И для артефакторства, и для алхимии, и для целительства.
Я уже решила: посвящу себя медицине. Она мне ближе, по душе, а некромантия… Нет, пока это для меня за гранью. Не представляю, как к ней подступиться. Вся надежда на академию. Там библиотека наверняка богатая, буду книги брать и учиться по ним.
Завидев вдалеке знакомую фигуру, я помахала рукой. Хромус в очередной раз принял облик Владимира. Одет он, как заправский охотник: на поясе — меч, на плечах видны лямки от рюкзака.
Предвкушая охоту, я прибавила шаг и вдруг заметила радужное мерцание в воздухе. Впервые увидела вход в разлом, и от этого на душе стало еще тревожнее и волнующе.
Глава 19
Происшествия в разломе
Остановившись перед переливающейся радужной пленкой, я несмело коснулась её рукой, словно проверяя реальность происходящего, и, задержав дыхание, шагнула сквозь зыбкое марево. Мгновение — и тело словно сдавила невидимая сила, тугая волна сопротивления, тут же отпустившая меня, как только мы оказались внутри разлома.
Я словно шагнула в иное измерение. Там, за пеленой, бушевало лето, взрываясь фейерверком красок, здесь же царило… Я на миг замерла, подбирая слово, способное передать увиденное, — межсезонье. Именно оно, застывшее в своей переходной, зыбкой красоте. Природа словно замерла в ожидании. Это слово точнее всего отражало открывшуюся передо мной картину.
Лес, видневшийся вдали, не искрился буйством зелени, он дремал под покровом ровного тёмно-зелёного цвета, от которого хотелось отвести взгляд. Луга, простиравшиеся до самого горизонта, были укрыты пожухлой травой, словно в преддверии глубокой осени. И солнца здесь не было. Его лучи, пробиваясь сквозь призрачную завесу, дарили этому
