Все потерянные дочери - Паула Гальего

Одетт опускает взгляд на коробку, кладет на нее записку и проводит пальцами по золотистому рельефному канту на крышке. — Я не выходила отсюда, хотя и хотела бы, — задумчиво замечает она. — То немногое, что мы видели в городе вчера вечером… мне понравилось.

Я умею читать между строк, слышать смысл в звуке нерешительного молчания. — Хочешь, спустимся в город?

Одетт поднимает на меня глаза. Они немного покраснели, но прекрасны на этом лице, слегка порозовевшем от холода. — Эгеон пригласил нас поужинать с остальной частью двора, — комментирует она и легонько стучит по коробке, прежде чем отвернуться. Я иду за ней в её покои, к туалетному столику в спальне, куда она ставит сверток. — Полагаю, это для сегодняшнего вечера.

Она откладывает записку в сторону, и я вижу красивый почерк, крупные и изящные буквы с завитушками, которые гласят: «Одетт, надеюсь увидеть вас сегодня вечером. Молю увидеть вас в этом наряде».

Платье красивое; больше похоже на то, что она выбрала в первый вечер, чем на то, что на ней сейчас. Оно темного, насыщенного гранатового оттенка, густого, как кровь. Юбка легкая, как и вся ткань, и по тому, как она ложится, когда Одетт разворачивает наряд, он тоже кажется не слишком подходящим для холодного климата Илуна. Рукавов нет, а глубокий вырез спускается до самого живота. В разрезах гладкой ткани юбки угадываются фрагменты красивой вышивки более мягкого красного тона, а талию стягивает черный шнурок. В коробке также лежит плащ, сшитый из тех же тканей.

У меня вырывается смешок, и Одетт с любопытством смотрит на меня. — Что? — Она приподнимает бровь, убирая обе вещи на место. — Ничего, просто на его месте я бы тоже умолял увидеть тебя в этом.

Она выгибает брови еще сильнее. — На его месте? — провоцирует она. — А не на своем? — А я всегда молю о том, чтобы видеть тебя без платьев, Одетт. — Я беру её за руку и дарю льстивый поцелуй в тыльную сторону ладони, что забавляет её настолько, что она не может скрыть улыбку. — Хотя признаюсь, часть того, что подразумевает твое облачение в него, мне весьма по душе. — Да неужели? — Мне нравится снимать их с тебя. Очень нравится, — мурлычу я.

Я делаю шаг к ней. Одетт упирается ладонями в комод позади себя и смотрит на меня снизу вверх, с вызовом. — Давай сбежим, — говорю я тогда. — Сбежим прямо сейчас. — Куда? — шепчет она тихо, и её голос щекочет мне губы. — В город.

Одетт снова взвешивает предложение. Она больше не смотрит мне в глаза. Теперь она сосредоточилась на моих губах, и мне хотелось бы думать, что ей так же трудно сдерживаться, как и мне. — А банкет? — Туда пойдет командор всех армий Волков, — отвечаю я. — И Королева Королей, которая к тому же скоро станет его женой. Он не должен слишком сильно заметить наше отсутствие.

Темная тень пробегает по её зрачкам, но даже если её лицо слегка омрачается — или, может быть, именно поэтому — она отвечает: — Давай сбежим.

Ночью выпал снег, и вся мостовая укрыта белым ковром, который наполняется следами и отпечатками ног по мере того, как мы углубляемся в город. Если осень в Илуне такая, могу представить, насколько суровы здесь зимы. У Эгеона есть причины не беспокоиться насчет Львов. Этот климат в сочетании с труднодоступностью территорий и королевским флотом сотни лет хранил это место от вторжений. Но я не хочу думать об этом сейчас.

Никто из нас двоих толком не знает, куда мы идем, когда выбираем одну дорогу вместо другой, когда сворачиваем за угол или поднимаемся по крутым лестницам, где легко поскользнуться. В конце ступеней, ведущих к каменному мосту, я протягиваю ей руку и больше не отпускаю.

Когда мы пересекаем мост, поверхность которого практически замерзла, Одетт делает попытку ослабить хватку, но я мягко сжимаю её ладонь, оставляя её там, где она есть. Её пальцы, немного дрожащие от холода, переплетаются с моими, и я немного таю.

— Это странно, — признаюсь я. Тропинка, спускающаяся с моста, ведет нас к каменной галерее, окаймляющей замерзшую реку, украшенной колоннами и скульптурами, которые кое-где обвивает розовый куст, стойко переносящий морозы. — Я только что понял, что никогда ни с кем так не гулял.

Губы Одетт показываются из-под белой оторочки её плаща. — За руку? — уточняет она.

Я хотел бы сказать ей, что дело не только в этом, но, кажется, не нашел бы слов, чтобы объяснить, поэтому просто киваю. — Но мне нравится.

Мы идем по коридору. Свет играет меж каменных колонн и высекает искры в рыжих волосах Одетт. Её пальцы мягко сжимают мои. — Мне тоже, — шепчет она, очень тихо; так тихо, что мне приходится напрячь слух. Она говорит это как признание, или, возможно, как признание поражения, словно у каждого слова есть цена, и я гадаю почему.

Я подношу её руку к губам и оставляю на ней поцелуй, думая о том, что война слишком близко, чтобы любовь ощущалась как поражение. Это победа, победа сердца, но я снова не нахожу слов; по крайней мере таких, которые не заставили бы её сбежать.

Мы продолжаем идти без цели, позволяя коридору вести нас, пока он не выводит в сад — маленькую гавань покоя посреди города, вдали от шума рынков и таверн. Маленький оазис, который, несмотря на холод, не пустует.

Озеро, которое, должно быть, соединяется с рекой, оставшейся у нас за спиной, открывается в центре, в небольшой низине. Поверхность замерзла, и слой льда, должно быть, достаточно толст, раз несколько человек рискнули прогуляться по нему. Ребенок проверяет надежность опоры у берега, держась за руку отца, который вышел вперед, подбадривает его и дразнит, пугая так, что малыш отпрыгивает назад и заливается звонким смехом. Две старушки тоже гуляют под руку, поверяя друг другу секреты. Пара сидит на каменной скамье, с которой им пришлось смахнуть снег. Позади раскинулся розарий с десятками цветов, которые остаются нетронутыми, которые выживают.

Вдали, за верхушками сосен, снова виднеются крыши городских домов.

— Ты… когда-нибудь была влюблена?

Одетт на мгновение замирает. Хотя она улыбается, но слегка съеживается под плащом. — Легкая тема для разговора, да, капитан? — Поскольку я не отвечаю, она отводит взгляд, устремляя его куда-то на замерзшее озеро, и отвечает: — Да.

— Что случилось?

Одетт удивляется моему вопросу. Она смотрит на меня так, словно не понимает, а спустя несколько мгновений качает