Когда родилась Луна - Сара А. Паркер

Да пошел ты, Каан Вейгор.

― Мне тоже не особенно нравится, когда меня видят с тобой. Только если я не несу пику с твоей головой на конце.

Он бросает в кучу еще один овощ, не отряхивая его, и засыпает меня землей, которая попадает мне в волосы и прилипает к влажной коже.

Может, я ему надоела…

Хорошо.

Я буду продолжать доставать его, пока он не ослабит бдительность, а потом начну действовать. Меня вполне устраивают мои шансы выжить в этих горах, учитывая обилие воды и плодоносящей растительности. Скорее всего, у меня все получится ― я наберусь сил по мере продвижения на юг. Думаю, эти горы окончательно преклонят колени где-то возле Боггита. Возможно, если я очарую взрослого молтенмау, то смогу без труда отправиться на охоту за Рекком Жаросом. Теперь, когда я свободна, мои возможности безграничны.

Что ж…

Мои мысли возвращаются к моим стянутым веревкой запястьям. К железным наручникам, все еще сковывающим мои руки и лодыжки.

Почти свободна.

Сначала мне нужно убраться подальше от этого мужчины, его дракона и этих мерзких проклятых Творцами овощей. И от этого уютного домика с красивым, идиллическим видом и теплом, который говорит мне, что в нем было гораздо больше счастья, чем я когда-либо смогу себе представить.

― Думаю, этого достаточно, ― бормочет Каан, положив сверху на охапку пучок травы, а затем я слышу, как он поднимает седельные сумки, и звук его тяжелых шагов заставляет мои уши подрагивать. ― Иди за мной.

Ахх…

― Как?

― Следуй за манящим звуком моего голоса, ― растягивает он слова, и я закатываю глаза, неуверенно направляясь за ним ― босые ноги медленно скользят по мягкой траве, стараясь не споткнуться.

Я врезаюсь прямо в его спину и осыпаю себя еще одним слоем грязи, подавляя кашель, чтобы ничего не уронить. Я жду, пока он опускает свои сумки на землю, затем отпирает дверь, после чего раздается скрип металлических петель, прежде чем он убирается с моего пути.

Я уже собираюсь шагнуть в жилище, когда он говорит:

― Подожди. Сначала я заберу овощи. Не хочу, чтобы ты пачкала ковер больше, чем необходимо.

― Слышал когда-нибудь о ведре? Ты только что бросил меня в бассейн и запустил куском мыла мне в голову. Но теперь я еще грязнее, чем была раньше.

― Нет, ― выдавливает он из себя, по одному освобождая меня от кучи луковиц и корнеплодов-переростков. ― Раньше от тебя пахло отбросами, яростью и мертвечиной. Теперь ты пахнешь землей. Этот запах меня успокаивает.

― Ты не выглядишь особенно спокойным.

Он берет последний корнеплод и перекладывает его в большую деревянную миску к остальным.

― Я спокоен. ― Он бросает на меня мрачный взгляд. ― Тебе просто повезло, что ты не стала свидетельницей других проявлений моего темперамента.

Пока.

Невысказанное слово падает между нами, как камень.

Я выдерживаю его пристальный взгляд, комья грязи скатываются по щеке и падают с подбородка. У меня тоже достаточно темперамента, который я могла бы проверить на прочность.

Хмыкнув, он прерывает наш обмен убийственными взглядами и идет через комнату.

Я пытаюсь привести себя в порядок, стряхивая грязь на траву, пока рассматриваю уютный, эклектичный интерьер дома, уставленный мягкой деревянной мебелью в тонах Пекла.

Жженый апельсин, теплая умбра, черный, бронзовый…

Большая кухня занимает половину этажа, три длинные скамьи расположены вдоль стен в форме гигантской буквы П. Разделочный стол делит пространство на две части, правую половину занимают два низких кресла и небольшой стол ― все без каких-либо зазоров под ними. Они словно выросли из-под земли, украшенные мягкими подушками и теплыми пледами.

Изогнутая лестница справа ведет, должно быть, на второй этаж. Мой взгляд падает на окна из янтарного стекла, меняющего вид снаружи. Причудливые и естественные, как и все остальное в этом крошечном доме.

Но что действительно привлекает мое внимание, так это резьба по камню, украшающая подоконники. Саберсайты всех форм и размеров, но не больше моего кулака. Нет двух одинаковых, у некоторых больше клыков, чем у других, а кончики хвостов украшены большим или меньшим количеством копий. Как будто у каждого из них есть своя маленькая жизнь и индивидуальность.

― Что это за место? ― спрашиваю я, застыв на пороге.

Это было любимое место Махи, ― говорит Каан, промывая овощи под струей воды в раковине. Он перекладывает их в другую миску, а из первой поливает водой.

Было…

Я не знала, что его Маха умерла. Я ничего не знаю о истории правителей Пекла, кроме того, что три брата Вейгор правят тремя королевствами.

Теперь я жалею, что не потратила время на изучение.

Я оглядываюсь по сторонам, не в силах избавиться от тяжести, навалившейся на грудь и мешающей нормально дышать.

― Есть другое место, где я могу поспать?

Он останавливается, слегка поворачивает голову и переспрашивает:

― Другое место?

Кажется неправильным входить в теплое, уютное жилище женщины, планируя убийство ее сына.

― Чувствуется, что это семейное пространство, ― бормочу я, рассматривая художественные работы, украшающие стены. Изогнутые ниши и полки, забитые всякими мелочами, которые могут быть только ценными памятными вещами. ― Я не член семьи.

Грубый рык Каана заполняет пространство так резко, что я вздрагиваю и перевожу на него взгляд, когда он говорит:

― Зайди внутрь, заключенный семьдесят три. Или останешься голодной.

Его плечи выглядят напряженными, а атмосфера между нами накаляется до такой степени, что становится трудно дышать. Часть меня хочет сказать ему, чтобы он подавился приказом, который только что отдал мне, и умер мучительной смертью, но тут у меня в животе урчит так, что можно разбудить спящего дракона.

Он приподнимает бровь.

Я закатываю глаза. Прикусываю нижнюю губу. Пытаюсь выкрутиться из этой ситуации так, чтобы наконец ослабла эта тяжесть в груди.

Я не очень разбираюсь в северных традициях, но однажды прочитала, что считается невежливым не предложить что-то в обмен на кров. Может, это и есть ответ. Возможно, мне не стоит проливать кровь Каана, оставаясь здесь.

Мне кажется, это было бы неправильно.

― Мне нечего предложить в обмен на время, проведенное под крышей твоей Махи.

На мгновение наступает полная тишина, прежде чем Каан поворачивает голову ― ровно настолько, чтобы наши глаза