Когда родилась Луна - Сара А. Паркер

― Твоего имени будет достаточно.

Мое имя…

Я открываю рот, закрываю его, раздумывая, затем качаю головой и выпаливаю:

― Рейв.

Все краски покидают его лицо.

Он делает медленный вдох. Как будто поглощает угощение, которое ждал дольше, чем я готова признать.

― Просто Рейв?

Другое имя пронзает мою душу обжигающим криком.

Огненный жаворонок.

Огненный жаворонок.

Огненный жаворонок.

― Просто Рейв, ― говорю я, запихивая второе поглубже.

Отгоняя от себя.

Он медленно кивает и сглатывает.

Спасибо за твой дар, ― говорит он, а затем мягко добавляет: ― Рейв. Пожалуйста, войди в дом моей Махи.

Он произносит мое имя так бережно и с таким благоговением, что по моей спине бегут мурашки ― ощущение, которое я стараюсь игнорировать, переступая порог и попадая в пространство, которое больше похоже на теплые объятия. Возможно, именно поэтому это так раздражает. Такого не было с тех пор…

Прочистив горло, я поднимаю подбородок и направляюсь к разделочному столу, сажусь на один из трех табуретов, каждый из которых, кажется, вырезан из цельного куска дерева, и кладу связанные руки на прилавок.

Каан возобновляет свое занятие, время идет. Он заканчивает чистить овощи, нарезает их ножом, местоположение которого я, конечно, запомнила, затем складывает их в большую кастрюлю с водой, травами и солью. Он ставит ее на печь и накрывает крышкой.

Затем открывает маленькую решетчатую дверцу в металлическом чреве печи, достает из кармана вельд и откидывает крышку. Я отвожу взгляд, пока он шепчет шипящие слова, которые заставляют язычок пламени проникнуть в отверстие и превратить заранее сложенный хворост в ревущее пламя.

Закрыв металлическую решетку, он поворачивается, и его теплый взгляд блуждает по моему лицу, пока я смотрю в одно из окон на окружающий мир. В комнате темнеет с каждым мгновением ― на небе все больше и больше облаков, поглощающих большую часть света, только оранжевые отблески проникают сквозь решетку.

Он закрывает кастрюлю крышкой.

― Тебе не нравится огонь.

― Мне не нравятся мужчины, у которых член больше мозга. ― Я пронзаю его взглядом, который, надеюсь, заставит его задуматься. ― К сожалению, это исключает половину населения.

Между нами воцаряется молчание, жертва моего беспощадного гнева. Скрестив руки, он наблюдает за мной. Не мигая.

Непреклонно.

Я смотрю на него с таким же выражением, готовя новые колкости, если он решит еще раз затронуть эту тему. Которая, по сути, не его гребаное дело.

Он прищелкивает языком, а затем обходит разделочный стол.

Замерев, я наблюдаю краем глаза, как он идет к двери, поднимает свои седельные сумки и бросает их на длинное мягкое сиденье. Затем берет меньшую из них и открывает. Покопавшись, он достает кожаный сверток, разворачивает его, и в нем оказывается аккуратно сложенный набор инструментов. Из одной части он достает небольшой молоток, из другой ― конический гвоздь и кивает подбородком на мои руки.

Нахмурившись, я протягиваю их к нему, слишком поздно вспомнив, что между запястьями у меня зажата чешуйка.

Мое сердце подпрыгивает так высоко в горло, что я почти задыхаюсь.

Черт.

Я молча надеюсь, что он не обратит внимания, пока укладывает мои руки на сложенный кусок ткани, подносит гвоздь к правой манжете и стучит по ней.

Моя бровь приподнимается, когда штифт выдвигается, позволяя ему ослабить железный наручник и снять его, хотя он не проявляет ни малейшего интереса к наручнику на моем левом запястье.

― А как насчет второго? ― подталкивая к нему свои все еще связанные руки.

Он отталкивает их.

― Как ни странно, я не в настроении, чтобы мне разрывали легкие.

А как же веревки? ― Я снова упираюсь руками в его грудь. ― У меня была прекрасная возможность сбросить тебя с обрыва, но я этого не сделала. ― Только потому, что отвлеклась на историю с клещом, но ему не нужно знать эти мелкие и довольно неловкие детали. Обычно я не отвлекаюсь. ― Ты просто обязан развязать меня. Небольшой знак доброй воли? ― говорю я, подмигивая ему.

― Нога, ― бурчит он, и я хмурюсь.

― За кого, черт возьми, ты меня принимаешь? За какое-то грязное животное, которое кладет свои грязные ноги на милые разделочные столы странной формы?

Он хмурится.

― Ты думаешь, он странной формы?

Я пожимаю плечами.

― Немного.

― Хм, ― говорит он, рассматривая его, глубокая морщина пролегает между его густыми бровями.

― По моему скромному мнению, это только добавляет ему привлекательности. Хотела бы я иметь такой же.

Наверное, это возможно, только я не могу придать камню нужную форму даже ради спасения собственной жизни. Обратная сторона того, что я так часто отгораживаюсь от Булдера, то, что я могу использовать только несколько грубых слов, и то не очень хорошо.

К тому же у меня больше нет дома, где можно было бы его разместить.

Ой.

Каан прочищает горло и хлопает ладонью по столешнице.

― Ноги, Рейв. Пока суп не подгорел. Властный и не умеющий слушать говнюк… Определенно должен умереть.

― Я не собираюсь класть ноги на разделочный стол твоей Махи, король Каан Вейгор. Конец истории.

Он наклоняет голову набок.

― А я не встану перед тобой на колени, потому что опасаюсь, что ты ударишь меня по голове достаточно сильно, чтобы я потерял сознание, и сможешь украсть нож из ящика, перерезать мне горло и сбежать.

Вполне обоснованное беспокойство, честно говоря.

― Нога. Если только ты не хочешь оставить свои красивые браслеты? ― подначивает он, и я пинком отправляю эту чертову штуку на табуретку рядом с собой, запачкав ее поверхность грязью.

Он сердито смотрит на меня.

Я улыбаюсь ему.

― Ты очень упрямая, ― говорит он, обходя вокруг и присаживаясь на корточки рядом со стулом.

― Очень мило, что ты заметил. Я ежедневно затачиваю это оружие.

― Не сомневаюсь, ― бормочет он, снимая манжету с одной натертой лодыжки, затем с другой. Закончив, он укладывает инструменты обратно в кожаный чехол, сворачивает его и засовывает в сумку, а из заполненной пустоты на меня дует порыв холодного воздуха.

Нахмурившись, я замечаю внутри что-то серебристое и мерцающее. Чтото, от чего у меня замирает сердце, а мои следующие слова режут как зазубренное лезвие.

― Что там еще?

― Не твое дело.

― Твой драгоценный лунный осколок?

Он смотрит на меня взглядом, пробирающим до костей, затем накидывает клапан сумки. Повернувшись ко мне спиной, он направляется к печи, поднимает крышку кастрюли и помешивает суп.

Я сдуваю с лица