Проклятие Айсмора (СИ) - Ольга Зима

Камилла вихрем влетела в залу. Не успела еще закрыться за ней дверь, как из уменьшающейся щели донеслось:

— Повесь его! Повесь его немедленно! Сегодня, сейчас! Так, чтобы я видела, как он дергается в петле!

— Камилла, дорогая…

Секретарь порадовался единству желаний с самой желанной из женщин.

— Повесь его!

— Вот это новость…

— Я хочу, чтобы ему отрубили голову!

— Так повесить или обезгла…

— Пусть захлебнется своей кровью!

— Что ж вы все о крови… — устало вздохнул винир.

— Или никакого тебе дома! Пропади он пропадом, это дом! Пусть уйдет под воду вместе с моим разупрямым муженьком! Пусть на его крыше раки танцуют, пусть его…

Смачный шлепок не мог означать ничего другого, кроме оплеухи. Потом раздался шорох, всхлип и отчаянный плач.

Винир постоял рядом, перекатываясь с пятки на носок, и произнес:

— Тебе бы воды… Нет, не тронь! Нельзя, это чистая, это для дерева. Э… секретарь! Секрета-а-арь!

Ульрих засунул в дверь вместо глаза кончик носа.

— Воды принеси.

Секретарь быстро налил воды из графина и забежал в залу, остановился на дозволенном месте. Всхлипывающая Камилла сидела на низком диване, прижимая платок к глазам. Винир взял стакан, Камилла выпила в два глотка.

Винир махнул рукой секретарю на выход. Тот прикрыл дверь и вновь припал к замочной скважине.

— Теперь ты в состоянии говорить? Или опять будешь визжать на полгорода?

Молчание. Очевидно, кивает.

— Что случилось, что ты просишь нынче совсем о другом?

— Я… сегодня была у него. У Бэрра.

— Как была у него… он же в тюрьме! Я запретил посещения!

— Ах! Эти охранники такие душки, — голос у госпожи Камиллы стал приятным.

— Итак… Что он?

— Он… не знаю. Не знаю, что… — она запнулась, но потом продолжила с новой злостью. — Ничего он! Я пришла, а он — ничего. Узнав меня, даже дверь не велел открывать. Сказал, что и тюремного окошка будет много тому, с кем нет смысла говорить.

— Хорошо. Продолжай, дорогая… Хоть ты мне расскажешь, как ведет себя Бэрр в тюрьме в то время, когда не разносит ее. Что он еще говорил, если ты дала ему такую возможность, а не выломала дверь со своей стороны?

— Что за намеки? — судя по шороху и скрипу, Камилла вскочила на ноги. — Я только предложила свое покровительство! А он, негодяй, ответил, что за порченую рыбу не станет платить даже в голодный год, расплачиваться придется здоровьем! Да, и еще, еще! Что помощь принимать отучили — слишком многого требуют! Что не хочет обижать меня, — как будто только что не обидел! — но и видеть больше не хочет… что любой дурак заслуживает хорошей встряски… Я не поняла, что он говорил. Ручаюсь, он в этой жуткой тюрьме совсем обезумел и сам не понимает, что несе-е-ет…

— Тихо! Не вздумай снова реветь!

— Я ответила, что повесят, а его Ингрид выдадут замуж за конюха на берегу. А он только посмеялся и бросил про яхонты и стекляшки.

— Поздравляю, дорогая Камилла, — громко вздохнул винир. — «Его Ингрид»! Никто вернее тебя через эти слова не мог дать Бэрру больше утешения!

— Что я сделала⁈ — судя по звуку, снова вскочила она.

— Ничего нового. Ну, может, оно и к лучшему. Пусть лучше сидит в тюрьме и думает о женщине, а не о том, почему он сидит… Перестань реветь!.. Ох, видела бы тебя твоя покойная матушка…

Голоса упали до шепота и отчаянных всхлипов. Можно было аккуратно отодвинуть одну панельку в стене, но тут раздались шаги. Винир пообещал Камилле разрешить положение с Бэрром самым удачным и выгодным для всех образом и еще раз напомнил про дом. Слова про удачу и выгоду родственница вернула ему его же тоном, хоть и всхлипывала при этом и громко сморкалась.

Оба расстались довольными разговором, собой, но не тем положением, в котором оказались.

Уходя, прекраснейшая из женщин бросила из-под мокрых слипшихся ресниц взгляд, показавшийся секретарю самым печальным и усталым из всех. Тронутый и удивленный, он хотел было задержать ее, предложить стакан холодной воды, намочить платок, чтобы она приложила к покрасневшим глазам, но Камилла ушла стремительно, а на пороге уже стоял господин винир и жестом потребовал приблизиться.

— Вот что, — с непонятным выражением винир посмотрел куда-то выше головы секретаря, но обращался явно к нему, больше в приемной никого не было. — Позови ко мне нашего архивариуса. А если же опять отсутствует, то немедля пошли стражу!

— А она в ратуше, мой господин, — поклонился секретарь. — Я видел ее утром. Шла через площадь, а этот нищий танцы вокруг нее отплясывал. Приставал.

— С чем?

— А наверное, господин винир, с чем он ко всем пристает — кричит про силу и про кровь. Я слышал только о том, что она что-то знает и про не то розу, не то мимозу.

Винир сердито взглянул в лицо секретарю:

— Нам лишних растений не нужно! Архивариуса позови и передай выставить посты при входе на площадь, а не только у порога ратуши. Нечего под нашими окнами всяким попрошайкам и болтунам делать! Пусть в камышах горло дерут и к выдрам привязываются.

За архивариусом секретарь не пошел, строгим тоном отдав приказ ближайшему стражнику, который хмыкнул в ответ, но все же пошел. И когда на пороге приемной показалась бледная Ингрид, решил, еще потомить лишним не будет.

— Доброго дня, Ульрих. Я могу зайти?

— Ожидайте! — ответил секретарь сердито.

Ингрид присела на длинную деревянную скамью и замерла в ожидании. Еще одно непонимание. После Камиллы обратить взор на столь невзрачную особу? Секретарь не верил сплетням, пока не увидел, как Бэрр чуть не задушил эту самую Ингрид в объятиях так, что Ульриха самого в жар бросило.

Единственный плюс архивариуса состоял в том, что она единственная помнила имя личного секретаря.

Ульрих досчитал до трех сотен и заглянул в кабинет. Винир стоял у окна и выглядел как тяжелая ноябрьская туча. Мысли высокого начальства витали где-то далеко, поэтому секретарь только похвалил себя за то, что заставил Ингрид ждать и не тревожить покой винира хоть некоторое время.

— А пришла архивариус, мой господин.

— Зови, болван! И закрой за ней дверь поплотнее!

На вид Ингрид казалась спокойной, но пальцы подрагивали.

Секретарь прикрыл дверь со стуком, чтобы показать, насколько плотно он