Отрада - Виктория Богачева

— Пошто ты меня боишься? — в свой черед спросил Храбр, изогнув густые брови. — Я сам к тебе пришел.

— Я не... я не... — она мотнула головой и облизала губы. — Я не боюсь! — выговорила с трудом, и получилось совсем не так отважно, как рисовалось в голове.

— Вот как, — усмехнулся кузнец, и Отрада досадливо нахмурился.

На крошечное мгновение страх и впрямь пропал.

— Я же обманула тебя, — она собралась с силами и заговорила вновь. — А ты ленту принес...

— Принес, — кивнул Храбр. — Ведаешь, почему?

Ее глаза расширились, рот чуть округлился, но Отрада упрямо мотнула головой, потому что до конца все равно не верила.

— А ты поди сюда. Покажу, — кузнец усмехнулся добродушно, а она послушалась.

Словно завороженная, сделала небольшой шажок и еще один, пока не приблизилась к нему почти вплотную. И тогда Храбр взял ее за руку и приложил раскрытую ладонь поверх рубахи на своей груди, в место, где гулко и сильно билось его сердце. Отрада вздрогнула невольно, но он лишь потянул сильнее, заставил вжаться кожей в чуть шероховатое полотнище.

Она чувствовала учащенные толчки, и этот стук стоял у нее в ушах, оглушая. Храбр держал ее крепко, не отпуская, сперва за запястье, а после, когда убедился, что никуда она не денется, накрыл ее ладошку своей и чуть надавил. Словно пичугу поймал.

Отрада подняла слезящиеся глаза и встретилась с ним взглядом. И задохнулась от тепла, которое ее окутало, стоило ему на нее посмотреть. Лицо сохраняло свое привычно-хмурое, серьезно-строгое выражение, но светло-серые глаза, похожие на пепел, рассказали ей все, о чем Храбр не говорил вслух.

Всхлипнув, она подалась вперед и прижалась к его груди щекой, и почувствовала, как он вздрогнул и, наконец, расслабился. Ушло сильнейшее напряжение, что сковало его тело, пока Отрада в нерешительности стояла напротив, и он не ведал, какую тропинку она изберет. Храбр выдохнул и бережно накрыл ладонями ее плечи. Помедлив, погладил по толстой косе на затылке. Припомнил, как давным-давно впервые помыслил о том, чтобы дотронуться до ее медвяных волос. По телу прошла волна сладкой истомы, но он отвлекся, когда почувствовал, что горячие слезы насквозь пропитала плотную рубаху.

— Ну, а теперь-то чего плачешь? — Храбр опустил голову и потянул на себя лицо Отрады.

Та улыбнулась сквозь слезы.

— От счастья, — отозвалась она, и он окончательно уразумел, что девок он никогда не поймет.

— Ленту-то возьмешь? Али мне еще за тобой побегать?

Отрада фыркнула и кивнула, прислонившись лбом к его плечу.

— Все же увидят, — сказала и расплылась в улыбке, почувствовав, как его ладони скользнули вниз по спине, огладили под рубахой выпирающие лопатки и тонкий стан.

— Пусть видят, — твердо отозвался Храбр. — Пусть видят, Отрадушка.

Следующие седмицы она прожила, словно в чудесном сне. Ее матушка, пока была жива, порой рассказывала, как ее отец, незнакомый и чуждый всем мужчина с чудным именем Бус, уговаривал Любаву пойти за него против воли отца. Привозил с каждой ярмарки подарки, таскал из леса сладкую ягоду и редкие орехи, ходил за нее всюду, словно привязанный. Избу даже для них отстроил.

Отрада слушала мать и тайком мечтала, чтобы когда-нибудь такое случилось и у нее.

И вот теперь она вплела в косу вторую ленту, и все в общине знали, что она просватана. И по узору и цвету ленты знали, за кого. Больше нее самой довольная ходила Стояна. Мысли о собственной правоте были начертаны у нее на лбу. Она ведь говорила, когда Отрада хлюпала носом, что все у них наладится. И поглядите-ка! Подруга уже просватана, вперед нее.

Счастья Отрады не омрачали ни косые взгляды, ни шепотки за спиной. Лишь порой она вздыхала, когда подружка пересказывала шепотом, что говорила про нее Услада у колодца. Да на поле, когда работали, чувствовала спиной ее жгучий взгляд. недовольство младшей сестры своего жениха она постичь не могла, как ни пыталась. Верея, выслушав ее однажды, велела не терзать понапрасну сердце. Избаловали в детстве девку, вот и выросла горделивая без меры.

Храбр сказал, что после первой осенней ярмарки привезет ей еще подарков, хотя она о них и не спрашивала. Обещал показать тонкую, заморскую нить, из которой можно было ткать невесомое полотнище, и цветастые ткани, которые у них в общине никто не умел красить. Еще обещал новые украшения, хотя уже подарил ей усерязи, и Отраде было довольно. Но не спорить же с ним да не отнекиваться, что не хотелось ей получить длинные, звонкие рясны.

Отрада летала, словно на крыльях, и даже тяжелая, трудная работа на поле не могла их обломать. Все у нее нынче горело в руках, все быстро ладилось. За седмицу вытеребили лен и выстлали им все поле, чтобы хорошенько просох. После вымолотили цепами и развеяли по ветру выбитые семена. Нынче же опустили в реку, чтобы хорошенько намок да размягчел. Как достанут из воды спустя несколько дней, начнут заново сушить и мять.

Так незаметно наступила середина Серпня, и староста Зорян объявил, что подошло время для первой ловиты. Еще Осенины не отпраздновали, как он изначально хотел, а уже куда-то спешил, торопился.

О ловите Зорян Нежданович заговорил накануне вечером, когда уставшие люди потянулись с поля к избам. Храбр был в кузне, и туда староста не поленился, также пришел в сопровождении многих мужчин и обоих своих сыновей.

Об этом Отраде рассказал Твердята, который крутился вместе с братом в кузне. Тогда-то у нее вновь зашлось едва успокоившееся сердце.

На другое утро, несмотря на ранний час, в избе Храбра никто не спал. Твердята, все еще прихрамывая, сновал по двору, подсобляя брату, который, устроившись на крыльце, размеренными, неторопливыми движениями точил кинжал. Два других лежали подле него на ступеньках крыльца, дожидаясь своей очереди.

Отрада, которая пришла, преодолев смущение и боязнь, сидела чуть поодаль на поваленном бревне и смотрела на Храбра больными глазами. Он же беспечно, лихо улыбался и даже подмигивал ей порой.

— Когда ты?.. — спросила, пытаясь бодриться.

— К вечеру пойду. К лужам, где они кормятся всегда — Храбр, прервавшись, безразлично пожал плечами, поднес лезвие ближе к глазам и прищурился, всматриваясь. — Твердята, — позвал негромко, и лохматая голова брата показалась из клети. — Мыслишь, довольно точить? — спросил, указывая на кинжал, когда