Дело смерти - Карина Халле
— Отдохни сегодня, ладно? — говорит Лорен, уже на пороге. — Выглядишь ты не лучшим образом.
— Спасибо, — говорю я саркастически.
Она показывает мне язык, но в последний миг, перед тем как дверь закрывается, я успеваю заметить тяжесть в ее взгляде, насколько сильно она на самом деле переживает.
Оставить ее будет нелегко.
Но необходимо.
Я сижу на краю кровати какое-то время, наблюдая, как колышутся огоньки свечей, мои мысли блуждают и ни на чем не останавливаются. Потом решаю взять дневник, пролистываю записи, которые вспоминала вести лишь раз в несколько дней. Все, что я думала и чувствовала, сохранено там, и, перечитывая, я понимаю: если кто-то когда-нибудь найдет это, он решит, что я безумна. Это похоже на бред сумасшедшей, а не на слова, к которым стоит прислушаться.
Может, даже самой не стоит воспринимать себя всерьез.
И все же я беру карандаш и начинаю записывать все, что произошло сегодня, заставляя себя переживать это заново, вынуждая заносить каждую деталь. Я заполняю страницы за страницей.
Наконец, спустя будто бы часы, я поднимаюсь на ноги, беру свечу и подношу ее к зеркалу, желая хорошенько рассмотреть себя.
Ох. Лорен не шутила, когда сказала, что выгляжу хуже некуда. Мое лицо бледное, как у привидения, под глазами синяки, губы потрескались и пересохли. Я стою и смотрю на свое отражение, а колебания свечей рисуют на лице пляшущие тени и свет.
Они пляшут, пока мой облик не меняется.
Мои ногти длинные и черные.
Мои волосы — темно-каштановые.
Затем они снова становятся светлыми, и за моей спиной возникает Кинкейд, его руки ложатся мне на плечи.
Я опускаю взгляд. Плечи обнажены. Но его здесь нет.
И когда снова поднимаю голову и смотрю в зеркало — там никого.
Я одна. Одетая так же, как прежде. Лицо мое ничем не отличается от обычного.
Тянусь рукой к кончикам волос, и в этот миг холодный сквозняк проносится за моей спиной, гася свечи в комнате.
И я погружаюсь во тьму.
Вскрикиваю и оборачиваюсь, проверяя, не оставила ли окно приоткрытым.
Но вместо этого вижу в своей комнате фигуру.
Стоящую в углу.
Одетую в белое.
О, боже, только не это.
Не она. Не снова.
Лицо девушки скрыто тенью длинных черных волос, свисающих, словно полотно.
Ее шея сломана и повернута под неестественным углом.
Это Фарида.
Белые глаза светятся в темноте, в упор глядя на меня.
— Чего ты хочешь? — шепчу я. Мое тело начинает мелко дрожать, во рту появляется металлический привкус. Ужас сковывает кости, парализуя таким острым чувством беспомощности, что я вот-вот могу потерять сознание.
Девушка молчит.
Она просто смотрит.
Воздух в комнате тяжелеет, становится гнетущим, наполняется дымом от потухших свечей. Мне кажется, что я не могу дышать, будто задыхаюсь.
Затем она делает шаг ко мне.
У меня перехватывает дыхание, я всхлипываю, и свеча падает из рук, расплескивая воск по полу.
Она делает еще один шаг.
«Хочет убить меня», — думаю я. Она завидует тому, что я жива, и собирается убить меня.
— Пожалуйста, — умоляю я. — Пожалуйста, не трогай меня, я тебе не враг.
Она останавливается.
Затем медленно наклоняет голову в другую сторону.
Позвонки ее шеи трещат, и этот ужасный хруст наполняет комнату.
Я зажмуриваюсь, надеясь, что, может быть, ее вовсе нет, что все это в моей голове, что я смогу убедить свой разум избавиться от нее. Пусть исчезнет. Пусть пропадет.
Открываю глаза.
Ее лицо в нескольких сантиметрах от моего, глаза вытаращены, рот растянут до невозможности в беззвучном крике.
Черт!
Мой собственный крик захлебывается в горле, срываясь на хрип.
Я почти падаю на пол.
Но девушка отворачивается от меня, и я чувствую ее руку, когда она скользит мимо моей. Я чувствую это. Холод. Сильный холод. И в ужасе наблюдаю, как она идет к двери. Она открывает ее и оборачивается, ее голова все еще держится под странным углом.
Она пытается что-то мне сказать. Ее глаза становятся обычными, больше не такими жуткими. Я начинаю видеть в них настоящую девушку.
Она выходит в коридор. Там тихо, только ветер воет, темно, лишь белый свет аварийной лампы мерцает. Электричество все еще не дали.
Фарида продолжает смотреть на меня, теперь, пожалуй, даже более настойчиво.
Она хочет, чтобы я пошла за ней.
Мое сердце сжимается от этой мысли. Шторм все еще обрушивается на дом, дождь барабанит по крыше.
Но я ставлю одну ногу перед другой.
Она кивает и идет дальше, спускаясь по лестнице.
И я снова следую за мертвой девушкой.
Мы крадемся вниз по лестнице и через общую гостиную, где пламя в камине все еще бушует, но вокруг нет ни души. Потом она открывает дверь и выходит наружу.
По мне хлещет дождь, волосы разлетаются в стороны.
Ночная рубашка Фариды даже не колышется от ветра. Она поворачивается и идет в сторону лаборатории.
О нет.
Я замираю, не в силах идти дальше.
Но она оборачивается и бросает на меня взгляд, полный напряженной силы, и продолжает идти.
Я должна следовать за ней.
Должна знать.
Я торопливо иду, оглядываясь по сторонам, ожидая увидеть кого-нибудь.
Но вокруг только мы, деревья и буря.
Она подходит к двери лабораторного корпуса и открывает ее — без всякой карты-пропуска.
Я следую за ней по пятам, боясь заходить внутрь, но еще сильнее жажду скрыться от дождя. Она идет через учебную лабораторию, направляясь к двери в конце.
И снова, как и прежде, ей не нужна карта, чтобы открыть ее, и она оказывается на лестничном пролете.
«О боже», — думаю я, заходя следом, пока дверь мягко не захлопывается за нами. Я вглядываюсь в мерцающий свет внизу узкой лестницы. Я больше не боюсь мертвой девушки. Я боюсь этого места. Настоящей лаборатории.
— А если там внизу Эверли? — шепчу я ей. — Майкл?
Она ничего не отвечает, просто начинает спускаться.
Черт. Сначала я думала, что, может быть, эта девушка пытается мне помочь или хочет, чтобы я помогла ей.
Теперь я начинаю подозревать, что она ведет меня прямиком в ловушку.
Я все еще стою наверху, слишком напуганная, чтобы идти дальше, когда Фарида, наконец, поднимает голову на меня снизу. Ее рука лежит на двери слева — в ту комнату, где я еще ни разу не была. Она подносит палец к губам, и это выглядит особенно жутко с ее исковерканной шеей. Она велит мне молчать.
Черт, черт, черт.
Я начинаю тихо спускаться, чувствуя, как снова подступает тошнота. Каждую молекулу моего тела сковывает ужас, настолько