Дело смерти - Карина Халле

Я дрожу, когда достигаю низа лестницы, и она поворачивает ручку, открывая дверь.

В комнате полумрак, лишь в углу горит лампа.

Это операционная — точно такая же, какую я видела глазами пумы.

В центре расставлены три стола, все пустые. Вокруг пищат приборы.

И в углу, там, где свет, стоит еще один стол.

На нем лежит тело.

Клэйтон.

Он растянут на столе, его удерживают ремни. К нему подсоединены разные приборы: капельницы, электроды, кислородные трубки в носу. Рядом стоит включенный аппарат ИВЛ, насос ритмично работает, но он к нему не подключен. Рядом — дефибрилляторные электроды, будто он только что умер от остановки сердца и кто-то пытался его вернуть.

Я медленно подхожу ближе, ком страха стоит в горле, и понимаю, что он вовсе не мертв. Его грудь слегка приподнимается. На мониторе пульс — очень редкий и слабый.

Подхожу еще ближе, с ужасом глядя на него, и вижу: в грудь ему стреляли, рану прикрывает кровавый бинт.

Но хуже всего оказывается его лицо.

Его глаза открыты, немигающие, устремлены в потолок.

Сначала кажется, что с головой у него все в порядке, но потом я замечаю скобы вдоль линии волос.

Оборачиваюсь к призраку, чтобы спросить, что мне делать.

Но призрака уже нет.

Дверь закрыта.

В комнате только я и Клэйтон.

— Сидни, — говорит он.

Я резко вздыхаю и оборачиваюсь — он смотрит прямо на меня.

— Ты пришла, — говорит он.

Но его губы не двигаются.

Я слышу его у себя в голове.

— Какого черта? — выдыхаю я.

Он пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривой. В глазах появляются слезы.

И вдруг лицо становится пустым.

— Она идет, — говорит он. — Прячься.

— Что?

— Прячься!

Я слышу шаги — кто-то глухо спускается по лестнице. Лихорадочно оглядываюсь, и паника захлестывает меня. Черт, черт, что делать?

Юркаю за аппарат ИВЛ и приседаю. В глубокой тени, чуть в стороне от света, меня прикрывают сам аппарат и накрытый тканью столик с инструментами.

Я едва успеваю устроиться, когда дверь издает короткий писк и тут же открывается. Замираю, задержав дыхание. Слышу быстрые шаги.

— Ну как мы себя чувствуем, Клэйтон? — спрашивает Эверли, подходя ближе к столу. Слишком близко. Господи, а если она меня заметит? Она всего в шаге!

— Неужели мы готовы поговорить? — продолжает Эверли. — Хм? Ты снова научился говорить?

Клэйтон издает глухой звук, сипло дыша.

— Вот так, — говорит она почти ласково. — Попробуй. Нам обоим будет гораздо проще, если мы сможем беседовать.

— Эверли, — шепчет Клэйтон, голос охрипший и слабый.

— Молодец, — отвечает она радостно. — Ты знаешь, почему снова оказался здесь, Клэйтон?

— Нет.

— Знаешь, почему нам пришлось выстрелить в тебя?

Он молчит, делая рваный вдох. Мой мозг переполнен гулким стуком сердца, я едва различаю его дыхание.

— Потому что ты был плохим мальчиком, — говорит Эверли. — Ты ведь знал, чем все закончится, если попробуешь сбежать. Виноват только ты и никто другой.

Классика газлайтинга.

— Но ты можешь все исправить, — продолжает она. — Ты можешь ускорить процесс. Я хочу задать тебе несколько вопросов, и хочу, чтобы ты был со мной честен. Ты понимаешь?

— Да, — отвечает Клэйтон после паузы.

— Ты умер во второй раз, — говорит она. — Когда тебя сбили с дерева. Ты помнишь?

— Да.

— Помнишь, как умер в этот раз?

Тишина.

Столько тишины, что мне кажется — Эверли слышит, как колотится мое сердце. Мне нечем дышать, мышцы уже дрожат от того, что я слишком долго сижу на корточках.

— Да, — произносит он наконец.

— Расскажи мне. Расскажи, что ты видел. Расскажи о смерти.

— Она знает, — говорит он.

Я замираю.

— Кто знает? — резко спрашивает Эверли.

Только не про меня, умоляю, только не меня.

— Сидни, — шипит Клэйтон. — Она знает.

— Что именно она знает? Ты знаешь, где она? Я только что была у нее в комнате. Не нашла.

Господи, только не сейчас.

— Я был на дереве, и она видела, как меня подстрелили, — продолжает он. — Она знает, что ты со мной делаешь.

Эверли фыркает.

— Она ничего не знает. Никогда не знала. А у нас были такие надежды на нее. Но, возможно, именно ты станешь нашим звездным учеником, Клэйтон. Ты уже дважды умирал, и мы дважды вернули тебя при помощи мицелия. Такого еще не было.

— Да пошла ты.

Она смеется.

— Вот видишь? Даже твоя личность возвращается. Значит, ничего не стерлось. Это прекрасно, Клэйтон. Ты делаешь важное, благородное дело. Ты жертвуешь своими жизнями ради науки, ради великого блага. Недостаточно того, что мы можем временно вылечить Альцгеймер. Мы можем временно вылечить смерть.

У меня расширяются глаза, правда пронзает, словно ледяной клинок.

Они используют грибы, чтобы возвращать мертвых. Те звери в лесу были не побочкой эксперимента. Они и были целью. Испытания не сорвались…

Они удались.

Я глотаю, чувствуя, как ком страха застревает в горле, и застываю — вдруг она услышала?

Но машины продолжают гудеть, скрывая мой звук.

— Конечно, нам пришлось кое-что подправить, — продолжает Эверли. — Раньше ты был недостаточно хорош, но теперь все иначе. Мы сделали тебя лучше, Клэйтон. Иногда мицелий может жить собственной жизнью, но стоит лишь немного скорректировать его — и он ведет себя так, как мы хотим.

Вдруг ее телефон пищит, и я вздрагиваю.

— Мне нужно идти, — отрезает она. — Постарайся пока никуда не уходить, ладно?

Затем она торопливо выходит из комнаты. Я не выдыхаю, не шевелюсь, пока дверь не хлопает, и ее шаги не начинают стихать на лестнице.

Из моего горла вырывается всхлип, и я, пошатываясь, поднимаюсь на ноги, мышцы сводит судорогой. Я бросаюсь к столу Клэйтона и смотрю на него совсем другими глазами.

Он умер.

Он был мертв.

А теперь — нет.

— Я вытащу тебя отсюда, — говорю я, торопясь расстегнуть ремни, что удерживают его.

Но он слегка качает головой.

— Я больше не жив, Сидни, — слышу я в своей голове. — А ты жива. Тебе нужно уйти отсюда. Сейчас. Сегодня ночью. Пока ты не стала такой же, как я.

— Я не могу оставить тебя вот так, — отвечаю я.

— Ты должна, — говорит он печально. — Иначе ты умрешь, на самом деле. Пожалуйста, уходи. Она вернется с минуты на минуту, и тогда ты окажешься пристегнутой рядом со мной.

Паника когтями раздирает мою грудь. Он прав.

— Ответь мне только на одно, — спешу я спросить. — Кинкейд знает обо всем этом? Он заодно с ними?

Он смотрит прямо на меня и моргает.

— Да.

Мое сердце рушится вниз.

— А теперь уходи. Она идет.

Я проглатываю ком боли и