Уездный город С*** - Дарья Андреевна Кузнецова

– А то как же, – уверенно откликнулся Титов. – Один мотоциклет ваш чего стоит.

– Храбрый – это вы, а я… упрямая и всё назло делаю, – шумно вздохнула она.

– Целеустремлённая и решительная, – тихо засмеялся поручик. – Ну полно вам, не грызите себя. Лучше подумайте о приятном. Чего бы вам сейчас хотелось? Не считая того, чтобы выбраться наружу.

– Кое-чего глупого и неуместного, – приглушённо пробормотала Аэлита. Слова были сказаны совершенно непонятным тоном, и Натан пожалел, что не видит выражения её лица: фонарь по-прежнему держала Брамс, и светил он сейчас куда-то в сторону.

– Ну и ладно. Главное, чтобы в удовольствие. Мне, например, чертовски хочется мороженого.

– Я тоже люблю мороженое, – задумчиво отозвалась Брамс.

– Ну вот выберемся, и вы покажете, где его в городе самое вкусное делают, – с немного преувеличенной бодростью заявил Титов. – И вы так и не ответили на вопрос. Обещаю не смеяться и сохранить в тайне.

– Поцелуйте меня, пожалуйста, – тихо попросила Аэлита.

Просьба эта на несколько мгновений совершенно обескуражила мужчину, заставив долго и мучительно подбирать верные слова для ответа.

– И у этого желания именно сейчас есть какое-то объяснение? – осторожно спросил он наконец. – Или, как у меня с мороженым, просто хочется?

Он почувствовал, как Аэлита пожала плечами, и лишь после услышал ответ:

– Мне давно хотелось, а потом я постесняюсь вас просить, если это «потом» ещё наступит. А то я вас целовала, а вы меня вон только в лоб, как ребёнка. А сейчас темно и нестыдно, к тому же вы обещали не смеяться…

И свести бы Натану всё это к шутке – мягко и осторожно, чтобы не обидеть. Или коснуться губами бархатистой, усыпанной веснушками щеки, тем более в глубине души мужчина понимал, что имелось в виду нечто подобное, и не сомневался, что иных поцелуев эта девочка и знать не знает. Всё же совсем не место и не время для подобного, и стоит уже двигаться дальше, пока фонарь ещё горит.

Вот только сердце сладко замерло в предвкушении и до чёртиков захотелось действительно поцеловать. Потому что губы у неё капризные, нежные, тёплые. Потому что сама она – необыкновенная, удивительная, ни на кого не похожая. Потому что… темно и нестыдно, а «потом» может ещё и не наступить.

Натан чуть отстранился, огладил кончиками пальцев едва заметно очерченный отсветами фонаря овал лица. Приподнял её подбородок. И наконец, решившись, поцеловал – осторожно, ласково, со всей нежностью, какую имел. Чтобы не напугать, не расстроить, не обидеть; чтобы первый в её жизни настоящий поцелуй получился именно таким, как до́лжно.

И пусть кругом не дивный цветущий сад, а холодные тёмные своды коридора-ловушки, через несколько мгновений всё это потеряло значение. Аэлита ответила на поцелуй – неумело, но искренне, и Натан понял, что пропал уже целиком и полностью. Когда голова кругом и сердце заходится от восторга – плевать на прежние зароки!

Целовались долго, всё увереннее и жарче, но потом Титов заставил себя вспомнить, где они находятся, и отстранился. Однако отпускать девушку не спешил, да та и сама не рвалась – прижалась крепко, спрятав лицо на груди мужчины.

Аэлита больше прежнего радовалась, что здесь темно и поручик не видит её огнём пылающих щёк, от которых свечки зажигать можно. Было ей радостно, томно и хорошо до невозможности – оттого, что губы до сих пор сладко ныли и чувствовали вкус поцелуя, а под щекой торопливо, в унисон её собственному, билось чужое сердце.

Про то, что несколько минут назад она чего-то боялась, вѣщевичка и не вспомнила, поглощённая новыми переживаниями. От поцелуя она ожидала иного, но разочарована не была.

– Натан Ильич, а про мороженое вы просто так говорили? Что я смешного сказала?

– Ничего, – поспешил заверить Титов. – Просто… Мне кажется, сейчас самое время перейти на «ты» или хотя бы, для начала, избавиться от отчеств. А то нелепо как-то…

– Я согласна! – перебила она. – То есть на «ты» согласна. Так что там с мороженым?

– Для этого сначала неплохо бы отыскать выход, чем я и предлагаю пока заняться, – нехотя напомнил поручик о неприятных обстоятельствах, в которых они находились. Сложно оказалось заставить себя разомкнуть объятья, но Натан утешился тем, что перехватил свободной рукой девичью ладошку. – А вообще я не понял вопроса. Что значит – «просто так говорил про мороженое»?

Так они и двинулись вперёд: рука в руке, она с фонарём, а он – с наганом наготове, благо ширина коридора позволяла.

– Просто поесть мороженого или это свидание? – уточнила Аэлита.

– Когда я об этом говорил, было «просто», – со смешком отозвался поручик, на мгновение замешкался на развилке и решительно свернул налево, по его прикидкам именно это направление вело в сторону центра города. После, мгновение помолчав, негромко добавил: – А теперь, боюсь, просто уже не будет.

– Почему?

Мужчина вздохнул и с усталой иронией уточнил:

– А до выхода любопытство не потерпит? Это не тот разговор, который стоит вести на бегу.

– Ну а всё-таки? – проявила упрямство вѣщевичка.

Любопытство терпеть не желало.

Титов снова вздохнул, но остановился, чтобы с ходу не вляпаться опять в какие-нибудь неприятности, и ответил:

– Потому что я позволил себе этот поцелуй.

– Но ведь я сама попросила! – напомнила Аэлита, окончательно запутавшись: как связан поцелуй с мороженым и что именно не будет просто?

– Ты просила не об этом, – возразил Натан. – А я… Чёрт побери, Брамс! Это самое неподходящее место и время для объяснений, какое можно вообразить!

– Паки лобзай ея, доволе лясы точити! – раздался откуда-то снизу-сбоку ломкий, как у подростка, хриплый голос.

Брамс вскрикнула и дёрнулась от неожиданности, едва не выронив оба фонаря. В следующее мгновение горящий отобрал Титов и, задвинув вѣщевичку себе за спину, принялся торопливо ощупывать коридор неярким конусом света. Кроме них двоих, никого видно не было.

По спине пробежал холодок, волосы на затылке встали дыбом.

– Кто здесь? – резко спросил мужчина. – Появись!

– А се узг тебе! Еликий ты клюкавый! Буде я покажуся, ты мя свещником своим уязвиши!

– Мать-перемать, ну и чертовщина! – пробормотал поручик, продолжая шарить лучом фонаря по пустому коридору. В одну сторону посветил, в другую переметнулся, обратно…

– Он света яркого боится, не явится, – прозвучал ещё один голос – звонкий, девичий.

Натан дёрнулся, повернулся на звук – и почувствовал, что ему отчаянно не хватает воздуха. Той рукой, в которой сжимал наган, он резко дёрнул воротник, с мясом выдрав пуговицу.

Тусклый фонарный свет очертил девичью фигурку. Ладная, хорошенькая, она была одета в расшитую белую рубаху и тёмно-зелёный сарафан. Из-под очелья с алым