Дело смерти - Карина Халле
— Не опоздаю, — отвечаю я. Он кивает и исчезает в здании.
Я стою ещё мгновение перед закрытой дверью, ощущая странное отчуждение. Туман вокруг, кажется, начинает рассеиваться под солёным бризом, свет становится ярче. Я подношу руку к носу. Она и правда слегка пахнет соляркой, но еще чувствую табак. Наверное, он курит.
В любом случае, это не так уж противно. Я держу руку у лица, пока иду к главному корпусу. Этот запах навевает смутное воспоминание, что-то из детства, что-то тёплое. Моя бабушка годами выкуривала легкие «Мальборо», а отец всегда пах соляркой своих рыбацких лодок.
От этого воспоминания грудь сжимает боль. Горе странная штука. Оно живёт рядом с тобой — то тихо, то внезапно прорывается сквозь случайную мысль, воспоминание или запах, словно кулак пронзает сердце, заставляя пережить всё заново. Я часто думаю о горе как о бесконечном цикле, змее скорби, пожирающей собственный хвост.
Отец умер три года назад, и теперь я могу вспоминать его без слёз почти каждый день. Мы никогда не были особенно близки — он редко бывал дома, — но у нас всё же были хорошие отношения. Мы были как корабли, расходящиеся в ночи, и, учитывая его занятие, — в буквальном смысле. Иногда мне кажется, что моя склонность забывать что-то, если этого нет рядом, — та самая «проблема с постоянством объекта»13 — спасает меня от безумия и горя. Это один из немногих подарков, что даёт мне СДВГ. Второй — способность уходить в гиперфокус и одержимость тем, что я люблю, что и делает мои оценки отличными — но только по предметам, которые мне нравятся. (Поэтому тот курс по математическому анализу был сущим адом).
Глухое воркование ворона заставляет меня поднять взгляд. Он сидит на верхушке тотемного столба впереди. Я прошла мимо корпуса и даже не заметила.
Инстинктивно тянусь в карман куртки за телефоном, чтобы сделать фото: ведь на верхушке тотема тоже ворон, и на фоне тумана это было бы потрясающе. Но пальцы нащупывают пустоту — я вспоминаю, что телефона у меня нет, и ещё долго не будет. Мысль вызывает нервное напряжение, словно у меня отняли конечность. Но я снова напоминаю себе, что так будет лучше.
Достаю из кармана часы. До начала ужина ещё сорок пять минут. Могу пойти в комнату и распаковать вещи, но это кажется слишком утомительным. Могу подождать в столовой, но приходить так рано и сидеть одной не хочется.
Я решаю прогуляться к беседке, идя по каменной дорожке, что извивается между зарослями салала. Мокрые, плотные листья скользят по моим ногам, оставляя влажные следы на джинсах.
Маленький полуостров, на котором стоит беседка, безлесен, здесь лишь скалистые выступы и мох, и отсюда открывается прекрасный вид на залив — по крайней мере, в ясную погоду. Сейчас же я вижу только причал и плотное покрывало тумана. Где-то там, за ним, простирается дикий Северный Тихий океан, где рифы, скалы и крошечные островки гасят его мощь, пока до залива докатываются лишь мягкие волны. Здесь тихо, спокойно. Я усаживаюсь на столешницу деревянного стола для пикника и пытаюсь сделать несколько глубоких вдохов. Слышу крик белоголового орлана, но всё остальное остается призрачным.
Говорю себе, что иногда грустить — нормально. Что сделанного не вернуть. Что, как бы ни сложилось, даже если завтра утром выяснится, что я потеряла стипендию и меня отправят домой, то справлюсь.
«И где теперь мой дом?» — думаю я, чувствуя поднимающуюся тревогу. У меня больше нет дома. Я сдала ключи. Не смогу жить в кампусе. Придётся искать работу, когда вернусь, но пока не найду — останусь без крыши. Жить в районе залива я уже не смогу — слишком дорого. Куда мне тогда податься?
Чёрт, я в полной заднице.
Провожу пальцами по старым доскам стола, по вырезанным и процарапанным надписям.
Э.ДЖ+М.П
Ник пахнет, как серфер.
Мартин любит Эми.
Не ешь тех, кто ходит. Не ешь тех, кто говорит.
Джессика…
И дальше кто-то что-то написал, но зачеркнул.
Не доверяй никому.
Они все тебе лгут.
Я замираю на этой надписи и тут слышу шорох в кустах за спиной.
Оборачиваюсь и вижу вспышку пастельно-розового хиджаба и дружелюбное, улыбающееся лицо.
Сердце подскакивает.
Амани?
— Пошли, Сид! — кричит Амани, маша рукой. — Опоздаешь на ужин! — и тут же скрывается в кустах.
— Подожди! — кричу я, поднимаюсь и выбегаю из беседки. — Амани!
Я едва не поскальзываюсь на мху, но удерживаюсь и бегу по тропинке, пытаясь догнать её. Но она невероятно быстра.
Когда главный корпус уже виден, её и след простыл.
— Амани! — снова кричу я, оглядываясь и вижу только Лорен, Мунавара и ещё одного парня, выходящих из здания.
— Эй, тубистка! — приветствует меня Мунавар.
Подбегаю к ним.
— Вы не видели Амани?
Лорен хмурится:
— Кого?
— Амани, — говорю я, окидывая взглядом территорию. — В розовом хиджабе. Её не было на занятии, но она летела со мной на самолёте.
Лорен качает головой:
— Нет, такую здесь не видела. Готова к ужину?
— Наверное, — отвечаю я с неохотой. Амани сказала, что я опоздаю. Может, она уже внутри, в столовой.
— Я Джастин, — говорит третий парень, пока мы идём. — Джастин Вонг. — Он симпатичный, высокий, с густыми чёрными волосами и самоуверенной улыбкой. По тому, как на нём сидит флисовая куртка, видно, что он занимается спортом. — Я, кстати, и правда играл на тубе в старшей школе.
Я смеюсь:
— Может, Ник что-то перепутал, — делаю паузу. — Слушайте, вас не смущает, что мы так мало будем работать в лаборатории?
— Лабораторная рутина меня утомляет, — весело отвечает Лорен. — Моя специальность — лесная биология, университет Виктории. Я больше люблю быть в лесу, чем в помещении.
— Я в морских науках, — говорит Джастин. — Когда не буду в воде, буду в плавучей лаборатории.
Я смотрю на Мунавара, который в футболке с шуткой про грибы. Он улыбается и кивает:
— Я просто рад быть здесь.
Мне стоит взять с него пример.
Мы заходим в столовую, которая куда уютнее, чем может показаться её название. Она напоминает гостиную главного корпуса, только вместо кресел здесь длинные деревянные столы с клетчатыми красными скатертями и удобными стульями. Возле одного конца стола горит камин, а другого — оживлённая кухня, откуда доносится запах жареной курицы.
Окидываю взглядом зал, но Амани здесь нет.
Один стол уже занят, мы садимся за другой, пока остальные студенты подтягиваются. Шум негромких разговоров и скрип стульев