Дело смерти - Карина Халле

В углу, рядом с камином, открывается дверь, и в зал входит Дэвид Чен, за ним — Эверли, Ник и трое незнакомцев: белый мужчина в идеально сидящем костюме с чёрными, словно покрашенными, волосами, с глубоко посаженными, бусинками-глазами и прямой осанкой; азиатка в очках с длинными волосами; темнокожая женщина с множеством ожерелий поверх лабораторного халата и широкой улыбкой; и латиноамериканец с бритой головой, который машет нам. Почти закрывшуюся дверь мягко придерживает и протискивается внутрь Кинкейд, присоединяясь к ряду людей у камина.

— Добрый вечер, студенты, — говорит Дэвид, складывая руки. — Добро пожаловать в поселение. Я знаю, вы голодны и, наверное, устали, поэтому не буду задерживать. Просто хочу представить команду. Кого-то из них вы, возможно, уже знаете, кого-то — нет, но к концу ваших шестнадцати недель, мы с вами двенадцатью сблизимся.

Двенадцать. На занятии нас было одиннадцать. Амани там не было.

Я оглядываюсь — нас шестеро за одним столом, еще шестеро за другим.

Двенадцать.

В конце сидит девочка с веснушками и кудрявыми рыжими волосами. Раньше ее в классе не было. Она оперлась подбородком на руку и внимательно смотрит на Дэвида, словно зачарованная.

Я собираюсь подтолкнуть Лорен и спросить, кто это, когда голос Дэвида становится громче. Смотрю на него и удивленно замечаю, что он глядит прямо на меня. Клянусь, все смотрят на меня, словно ждут, что я обращу внимание.

— Позвольте представить вам генерального директора и операционного директора фонда «Мадрона» — доктора Эверли Джонстон и доктора Майкла Питерсона, — говорит Дэвид.

Слышатся аплодисменты. Поскольку все смотрят на меня, я тоже хлопаю, хотя это движение вызывает у меня головную боль — обычное дело, когда долго не ешь. Надеюсь, меня вскоре накормят, пока я не превратилась в настоящую злюку от голода.

К счастью, пока Майкл говорит, приносят закуску — крем-суп из моллюсков в хлебной булочке.

— Это уже седьмой год нашей программы для аспирантов, — начинает он. Время от времени он улыбается, но улыбка не искренняя. В нем чувствуется холод, и дело не только в глубоко посаженных глазах и ярко выраженных бровях, из-за которых он кажется постоянно сердитым. Я сразу испытываю к нему неприязнь. — Мы начали с пары студентов, потом было шесть, а теперь — дюжина. Скажу честно, летний сезон — мой любимый именно по этой причине. Из-за вас. Вы дарите жизнь поселению, этой земле. Представьте себе нас, исследователей, которые долго находятся в изоляции. Мы любим нашу работу, и природа здесь прекрасна. Это словно жить в раю, созерцая творение Бога, в то время как мы сами творим, — его взгляд скользит по остальным докторам, которые улыбаются и кивают, все, кроме азиатской женщины, смотрящей в пол, и Кинкейда, который глядит прямо перед собой, заложив за спину руки.

— Но вы все, — продолжает Майкл, вновь глядя на нас, — вы делаете нашу жизнь здесь куда интереснее. Вы не просто студенты, не чужаки, вы — неотъемлемая часть нашей работы. Вы — свои. Так что, думаю, я не одинок, когда говорю: добро пожаловать в семью.

Опять аплодисменты. Если бы это была речь Эверли, я бы поверила, но по какой-то причине словам Майкла не доверяю ни на йоту.

Я возвращаюсь к своему супу. Он насыщенный, идеально соленый, с крупными кусками дикой семги, и слушаю, как остальные ученые представляются. Азиатка — доктор Джанет Ву, очень мягкая, кажется, ей некомфортно быть в центре внимания, именно она будет учить нас в лаборатории. Затем — женщина с ожерельями, жизнерадостная Изабель Карвальо из Бразилии, руководитель геномной лаборатории. И мужчина с бритой головой — Габриэль Эрнандес из Мексики, глава морских наук.

Потом Кинкейд. Он очень краток — просто называет свое имя и больше ничего не говорит. Кажется, он человек немногословный.

Когда они заканчивают, то уходят, и нам приносят жареную курицу. Несмотря на голод, я смогла съесть только половину супа и сомневаюсь, что смогу осилить курицу.

Я снова толкаю Лорен.

— Кто эта рыжая? — спрашиваю, стараясь не слишком заметно указать на девушку.

Она бросает взгляд и качает головой, насаживая курицу на вилку.

— Не знаю. Ее не было в классе. Новенькая?

Но если она новенькая, то где Амани? Здесь двенадцать человек. Амани была бы тринадцатой?

Я не говорю об этом Лорен — не хочу показаться одержимой и странной в первый же день. Честно говоря, не понимаю, почему я так зациклена на Амани.

Хотя… возможно, понимаю. Чем больше я об этом переживаю, тем меньше думаю о своих настоящих проблемах. О той самой беде, что скоро должна случиться.

Когда ужин заканчивается, я иду в свою комнату распаковывать вещи, а Лорен, Мунавар и Джастин отдыхают в общей комнате. Мне бы хотелось присоединиться и попытаться быть общительной, но думаю, лучшее, что я могу сделать — принять «Найквил»14, который купила в аэропорту Ванкувера, и лечь спать.

Но после распаковки не могу найти ни «Найквил», ни свои наклейки с Ванкувера, ни брелок. Да и часть одежды исчезла. Клянусь, я брала белое худи «Стэнфорд», любимую пижаму (на самом деле это огромная футболка с Мисс Пигги15, которой уже лет десять и скоро она вся изорвется), и черные кроссовки «Найк». Теперь у меня только белые — и они вряд ли долго проживут в этой грязи.

Я сажусь на край кровати и пытаюсь вспомнить, куда могла положить вещи, решая, что, скорее всего, оставила их в гидросамолете. К счастью, нахожу бутылочку мелатонина и принимаю одну таблетку. Иногда он помогает, иногда нет, но я боюсь, что не смогу уснуть — мысли будут кружиться вокруг всех «что, если».

Стараюсь обустроиться как дома. Выполняю ночной ритуал: смываю макияж, ухаживаю за кожей, делаю упражнения для лица от боли в височно-нижнечелюстном суставе, выключаю свет. Вот-вот собираюсь лечь, как прохожу мимо окна.

И замираю.

Под кедром, освещенный только тлеющей сигаретой, стоит темная фигура. Я чувствую его взгляд на себе, хотя не могу разглядеть, кто это.

Он наблюдает за мной без стыда и смущения.

Потом медленно поворачивается и уходит.

И только тогда я узнаю его.

Кинкейд.

ГЛАВА 6

Я, наверное, сплю.

Точно сплю.

Лежу на кровати, комната погружена в темноту. Холодный воздух проникает через открытое окно, принося с собой аромат кедра, моря и табака.

Я голая, смотрю в потолок, а сильные теплые руки