Его самое темное желание - Тиффани Робертс

В тот вечер в радиусе нескольких сотен миль от нее находилось так много городов — Чикаго, Индианаполис, Цинциннати, Луисвилл, Нэшвилл и Мемфис, Сент-Луис. Но на той скале она чувствовала себя за миллион миль от всего этого. Она чувствовала себя полностью окруженной природой, единым целым с ней.

— Если бы мы могли лежать вместе на этих камнях и нежиться в лунном свете, — сказал он, проводя губами по ее шее, — пока лес мирно дремлет под нами.

Дрожь пробежала по ее телу, когда эти губы запечатлели поцелуй на местечке прямо у нее за ухом. Она поймала прядь его длинных волос и накрутила ее на палец.

— Мы могли бы найти похожий камень здесь.

— Возможно, — промурлыкал он. — Но ты еще не удовлетворила мое любопытство.

— Какое любопытство я не удовлетворила?

Он прижался губами к ее уху, позволяя своему дыханию ласкать ее кожу, когда выводил маленькие круги внизу ее живота

— Из мест, где ты побывала, какое дороже всего твоему сердцу?

— Ммм… Это.

Кинсли закрыла глаза, трепеща от ощущений, которые он вызывал. И она знала, что он полностью отдавал себе отчет в том, что делал.

— Определенно это.

Векс усмехнулся, создавая возбуждающую вибрацию, и прикусил мочку ее уха клыком, отчего у нее перехватило дыхание.

— До того, как ты попала сюда.

Как он мог ожидать, что она будет ясно мыслить, когда он вот так играл с ней? Ее кровь была горячей, соски напряжены и пульсировали, а клитор жаждал внимания. Все, чего она хотела в тот момент, — это взять его руку и просунуть себе между бедер, чтобы он почувствовал, какая она влажная, и избавил ее от этих страданий.

— До того, как я попала сюда…

Продолжая накручивать его волосы на свои пальцы, Кинсли открыла глаза. Несмотря на отвлекающие факторы, ответ на его вопрос пришел довольно легко, и связанные с ним воспоминания вызвали улыбку на ее лице.

— Место под названием Национальный парк Секвойя. Он находится высоко в горах, и довольно популярен, но он просто… Он особенный. Парк назван в честь деревьев, которые там растут, гигантских секвой. Это самые большие деревья в мире. Я имею в виду, что твое дерево больше, но оно волшебное и технически все равно находится в другом мире, так что это не считается. Во всяком случае, секвойи такие высокие, что если встать у основания одной из них и посмотреть вверх, то можно подумать, что она пробивает само небо.

Она вздохнула, улыбка стала шире.

— Я побывала там взрослой, но, стоя среди этих деревьев, я снова почувствовала себя ребенком, впервые смотрящим на Большой Каньон. Они возродили во мне ощущение огромного, захватывающего дух мира вокруг меня. Я думаю, у меня действительно заболела шея от того, что я так долго смотрела на них, пока шла по тропинкам.

Ее улыбка дрогнула, но сменивший ее хмурый взгляд казался скорее задумчивым, чем печальным.

— Это была также моя первая поездка после ухода Лиама. Очевидно, мне было больно, но там… Я осознала, что есть так много вещей, которые больше, чем моя боль. Эти деревья… они приспособлены к выживанию в большинстве лесных пожаров. На некоторых обгоревших стволах можно увидеть черные пятна, но со временем они зарастают. У них заживают раны, остаются шрамы, и они продолжают расти.

— Мои шрамы никогда не исчезнут. Они — часть меня. Но благодаря им я стала сильнее. Я выстоялаа, несмотря на то, что иногда мне хотелось упасть. В том парке какая-то часть меня решила, что мне нужно исцелиться. Что я исцелюсь. Мне просто нужно было время.

— Ах, Кинсли, — прохрипел Векс хриплым голосом и крепко обнял ее.

Кинсли повернула к нему лицо, поймала его взгляд и удержала его.

— Ты тоже исцелишься, Векс.

— Да, мой лунный свет.

Он нежно поцеловал ее, и хотя в этом поцелуе не было прежнего жара, Кинсли растаяла.

Но ее мысли приняли печальный оборот. Векс попросил ее рассказать ему о своих приключениях, поделиться своим опытом и описать то, что она видела, когда он был заперт здесь на века, в то время как внешний мир обходил его стороной. В то время как все шло своим чередом без него.

Кинсли провела пальцами по его запястью, вспоминая, как Векс стоял на вершине своей башни, отделенный от гоблинов, которых он защищал.

— Ты когда-нибудь покидал свою башню? То есть до встречи с королевой.

— Очень редко, — ответила Эхо.

Векс повернул голову, чтобы прижаться щекой к ее волосам.

— Несмотря на то, что мне нечасто этого хотелось, я время от времени отваживался выходить. Моей целью были знания и власть. Я видел, как вырезали мой клан, и я был свидетелем бесчисленных других зверств до того, как достиг совершеннолетия. Всегда именно низшие фейри, существа вроде гоблинов, платили самую высокую цену в конфликтах, опустошавших мое королевство. Я искал способ использовать свою магию для защиты. Мои иллюзии не спасли никого, кроме меня самого. Все, что я мог сделать, все, что могли сделать мои люди, это прятаться и надеяться. Надеясь, что мы переживем еще один день, еще один час, еще одно сердцебиение. Я хотел большего, чем просто способ спрятаться. Я жаждал сражений. Противостояния тем, кто обращался с нами как с паразитами.

— Это требовало путешествий. Я охотился за малоизвестными томами и артефактами, добывал информацию, рыскал по древним местам в поисках секретов. Я имел дело как со смертными, так и с фейри — даже с благими, когда это служило моим целям. И я принес все это обратно в свою башню, где и хранил, — он невесело усмехнулся, мягко покачав головой. — Каким же я был дураком, путешествуя по вашему миру, наполненному красотой, я все равно снова и снова возвращался в ту башню, отгородившись от всего этого. Никогда по-настоящему не видя, никогда по-настоящему не переживая. Слишком сосредоточенный на своих целях, чтобы ценить что-либо, кроме стремления к ним.

Вспышка немного покрутилась перед Вексом и Кинсли.

— Я велела магу танцевать и петь во время празднования.

На этот раз смешок Векса был теплым.

— Я бы только отпугнул всех.

Кинсли усмехнулась, вырвалась из объятий Векса и вскочила с подушки. Встав, она оправила платье вокруг ног, повернулась к нему лицом и протянула руку.

— Ты потанцуешь со мной?

Огонь вспыхнул в его глазах, когда он перевел взгляд с ее руки на лицо. Его губы изогнулись в греховной улыбке.

— Не здесь.

Поднявшись,