Все потерянные дочери - Паула Гальего

Они согласились помочь, потребовав жизнь самого человека во исполнение закона троекратного воздаяния. Но когда строительство близилось к концу, человеку пришло в голову, что есть способ избежать и королевской виселицы, и расплаты за магию. И вот, еще затемно, он сбежал в столицу и донес людям короля, что ведьмы пытаются разрушить его мост.

Стража явилась на место, и, застав ведьм за укладкой последних камней, солдаты поверили словам архитектора и попытались схватить их.

Ведьмы были вынуждены бежать, и один-единственный камень остался неуложенным.

Возомнив себя победителем, предатель попытался уложить его сам, но камень всякий раз выпадал. Снова и снова, вплоть до самого часа открытия, мост выплевывал камень, стоило его туда поместить. Никакой раствор не мог удержать его на месте, никакая преграда не могла закрепить.

Во время последней попытки, прямо перед королевским открытием, архитектор обнаружил под камнем надпись:

Magiak bakarrik bukatuko nau.

«Лишь магия меня завершит».

Остаток дня, как и всю следующую неделю, архитектор прожил в страхе. Целый месяц он спал вполглаза, ожидая, что ведьмы вернутся за своей платой. Но когда месяц истек, а они не появились, он уверовал в свою победу, решив, что ведьмы испугались и не вернутся терзать его.

Глупец не ведал, что закон троекратного воздаяния неотвратим и что цену, о которой его предупреждали, взыщут вовсе не те ведьмы, которых он пытался обмануть.

Год спустя, в точности как было предсказано, он погиб от ножа в таверне, и имя его кануло в лету вместе с ним, ибо мост, бросающий вызов законам гравитации, стали называть Соргинен Зубиа, или «Мост ведьм».

Он устоит и много позже смерти воздвигших его ведьм, но имя его и легенда будут жить, и поколения спустя тот камень всё так же будет лежать на своем месте, ожидая, когда магия завершит начатое.

Сотни лет спустя, на другом мосту неподалеку, Волк чувствует, как жизнь утекает сквозь пальцы.

Он смотрит, как его любимая уходит, не оглядываясь.

И рана в животе теперь болит и вполовину не так сильно.

Едва она скрывается из виду, он чувствует, как кровь перестает хлестать, как смыкаются края плоти, как силы, покидавшие его, возвращаются в тело.

И он знает: это сделала она.

Он медленно поднимается на ноги и смотрит на следы, оставленные ею на снегу. Метель продолжает сыпать хлопьями, которые скоро погребут под собой эти отпечатки и кровь, что тянется за ними.

Кириан касается шрама за ухом — того самого, которого она коснулась за секунду до того, как вонзить в него кинжал.

Чтобы он доверился.

И он проклинает всё на свете.

Потому что он должен это сделать, потому что хочет. Доверие, однако, не имеет ничего общего с порывом, толкающим его броситься следом, убить того Ворона, что притворялся Эмбером, и вернуть её.

Как долго он выдавал себя за него? И как давно она это знала?

Волк сбивает костяшки в кровь о камни моста. Он чувствует, что у него не осталось сил бороться с самим собой.

Он потирает ушибленную руку, глядя на дорогу, уводящую её прочь.

— Будь ты проклята, Одетт.

— Что ты делаешь?

Хриплый голос заставляет его напрячься, но опасность миновала. Это Арлан; он неуклюже поднимается на ноги, и на его шее уже не осталось и следа от раны, что перерезала ему горло. Лишь воспоминание в виде крови на коже и мундире; следы пальцев, которыми Одетт сжимала его лицо, вымаливая ему жизнь.

— Арлан! Ты?..

Кириан бросается к нему и кладет руку на плечо, но Арлан тут же стряхивает её.

— Я в порядке, — заканчивает он. — Благодаря Одетт. Почему ты не бежишь за ней, Кириан?

Кириан понимает: теперь Арлан знает правду, его разум начал связывать нити воедино… хотя и не все, времени не хватило.

Ему чудится гнев в его глазах. Чудится боль.

Он знает это чувство; он испытал нечто очень похожее, когда осознал, что месяцами влюблялся в женщину, о существовании которой даже не подозревал. Он думает: быть может, сейчас Арлан осознает, что месяцами любил сестру, которая вовсе ему не сестра.

— Потому что я обещал ей этого не делать.

— Я стоял рядом, когда вы говорили. Ты ей ничего не обещал, — отрезает он.

Кровь засыхает у него на виске — память об умоляющих пальцах, пытавшихся удержать его в живых. Она обрамляет его зеленые глаза, так похожие на глаза Лиры, теперь темные и остекленевшие.

— Мы дали это обещание друг другу давным-давно, — отвечает тогда Кириан и отводит взгляд от дороги, по которой так жаждет пойти. Он закрывает глаза, устало. — Я не всегда его сдерживал, но сдержу сейчас.

Волк сжимает волю в кулак. Он глушит голос, что кричит ему следовать за ней, заставляет умолкнуть вопросы, сомнения и жгучий страх при воспоминании о снах с Эрио.

Он подходит к телу павшего короля и прижимает два пальца к его шее. Еще дышит. Еще жив.

Он выпрямляется. Смотрит вниз, на город, и решает вернуть себе солдата, стать тем, кого заслуживают Волки, тем, кто нужен ей.

Теперь он сомневается, сколько правды было в её словах; сколько было сказано ради того Ворона-шпиона. Возможно, возможно… Одетт не верила ни единому своему слову; но даже так Волк знает, что в одном она была права.

Он будет этим воином для них.

Он обнажает меч, но Арлан его останавливает.

Страх и ярость сковывают его ноющие мышцы, а душа, оказавшаяся пугающе близко к костлявым пальцам Эрио, дрожит, словно лист на ветру.

— Кириан, — рычит он.

— Я буду сражаться за Волков. Тебе следует сделать то же самое.

Он поворачивается к нему спиной. Каждая частица его существа уже устремилась в битву, в начинающуюся войну. Но Волк вынужден обернуться, заслышав нетвердые шаги по снегу. Арлан уходит прочь.

— Арлан… — предостерегает он.

Он не успевает договорить.

— Я ей ничего не обещал, — отвечает мальчик, только что потерявший сестру.

И срывается на бег.

***

Чуть ниже возвышается мост, сделанный не из камня. Он состоит из обещаний, связи и той или иной лжи.

Ева нашла своего командора, защищающего этот вход во дворец. Небольшое замерзшее озеро покоится у края крутой лестницы, на которой командор противостоит прибывающим солдатам.

Ева еще не смогла приблизиться к ней. Их слишком много, и она даже не знает, где они находятся. Предатели Эльбы лезут отовсюду, некоторые даже без доспехов, и она до последнего момента не знает, атаковать их или пропустить. Они внутри дворца,