Ее бешеные звери - Э. П. Бали

Он спрашивает меня, действительно ли я хочу это сделать. Напоминает мне о том, как это будет больно.

Твою мать. Я думала, что у меня в запасе есть исцеление. Похоже, меня ждут три адских дня.

— Я понимаю. Сделай это, — говорю я, кивая Дикарю.

Блядь, мое сердце бьется так чертовски быстро.

Но мой волк только смотрит на меня. Ксандер ничего не говорит.

Титус делает шаг в мою сторону.

— Ты его регина. Я, блядь, сам это сделаю.

Клюв делает шаг вперед.

— Нет, это моя ответственность…

— Нет, — рык неприкрытой злобы Дикаря заставляет Титуса и Клюва застыть на месте.

Тигр вскидывает руки в воздух.

— Тогда, блядь, сделай это, волк!

Но никто, даже Ксандер, не двигается с места. Они просто смотрят на меня. Я в смятении качаю головой, пытаясь донести до них взглядом: вашему Суду был брошен вызов. Мы все знаем, что вам нужно довести дело до конца.

— Сделайте это, — тихо говорю я, снимая протестующего Генри со своего плеча и передавая его Ракель.

Но когда я оборачиваюсь, ни один из моих суженых не пошевелил даже мускулом.

Мой голос превращается в рычание регины:

— Сделайте это, вашу мать!

Взрыв моей команды подобен темному ветру, который бьет и Дикаря, и Ксандера прямо в грудь.

Дикарь напрягается и слегка склоняет голову набок.

Горящие глаза Ксандера приобретают золотистый оттенок, и вулканическая энергия вокруг него начинает переливаться, искажая воздух.

Дракон пробудился.

Как один, мои суженые направляются ко мне чисто звериной походкой, подтверждая, что их анимусы полностью взяли верх. Глаза застыли. Их голоса звучат в моей голове в унисон:

— Как прикажешь, Регина.

Большие, сильные руки сжимают оба моих предплечья.

Я даже не успеваю перевести дыхание, как они одновременно ломают мне руки.

Сдавленный крик вырывается из моего горла, и я ненавижу себя за то, что проявляю слабость на людях. Но боль угрожает расколоть меня на части, колени подгибаются, а разум хочет отключиться, перекинуться, вернуться в темное место, где нет никаких чувств.

Я смутно осознаю, что в стороне Минни, Стейси и Сабрина рыдают в объятиях друг друга.

От напряжения, связанного с поддержанием моей защиты, и боли у меня кружится голова, и я знаю, что вот-вот упаду в обморок. Кто-то — думаю, Ксандер, судя по запаху дыма, — подхватывает меня на руки.

— Ужасная, безжалостная Регина, — дракон Ксандера скрежещет у меня в голове. — За все наши совместные жизни ты никогда, ни разу, не просила меня причинить тебе боль.

— Не исцеляй меня, — еле слышно шепчу я. — Таково правило.

— По всем правилам я должен отнести тебя в свое логово, положить лицом вниз на свое сокровище и напомнить тебе, кому ты принадлежишь.

Я едва успеваю съязвить:

— Это обещание? — прежде чем позволяю тьме поглотить меня целиком.

Глава 53

Коса

Я должен был догадаться, что моя Регина окажется такой же сумасшедшей, как и все мы. Нависнув над экраном компьютера Лайла, я заставляю себя снова и снова просматривать запись с камеры наблюдения, тихо ругаясь себе под нос.

Лайл вздрагивает. Заметно вздрагивает от звука, с которым кости Аурелии ломаются в обеих руках одновременно.

Она смотрела на меня вызывающе и холодно, пытаясь донести силой своего взгляда, что я должен причинить ей боль. Она понимала, как устроена политика и взяла на себя ответственность за то, чтобы это произошло.

То, как она приняла на себя всю силу этой боли за своих друзей. Редко встретишь зверя, способного на такой уровень… самопожертвования и решимости.

Я знаю то, что знают все звери в моем положении. Что есть физическая сила… и реальная мощь. И сегодня я понял, что у Аурелии есть опасное, редкое и притягательное сочетание того и другого.

— Блядь, — непривычно изможденным голосом произносит Лайл. Он отодвигается от экрана и пытается сдержать ярость, но дрожь пробегает по его руке, когда он трет глаза. — Она просто кошмар.

Он не это имел в виду.

— Она слишком красива, чтобы быть кошмаром, — бормочу я.

Он бросает на меня удивленный взгляд, и я отвечаю ему мрачным. Мы оба знаем, что это правда. Что она обладает необъяснимой притягательностью. Что даже не будь я ее парой, меня все равно бы тянуло к ней. Все равно… я искал бы ее, как рыба ищет океанские течения.

Лайл сопротивляется этому влечению, но он на грани. Глубоко на грани. То, что я видел, когда они были вместе, убедило меня в этом. Теперь она держит его за яйца. Буквально.

Прямо сейчас я борюсь с ней так же, как борюсь с безумием: с большим трудом.

Руки льва сжимаются в кулаки, когда крик боли Аурелии эхом разносится вокруг нас. Проникает под нашу кожу и в наши кости. Я сочувственно похлопываю его по спине, держась поближе на случай, если он захочет выместить на мне свою агрессию.

— Я хочу ее увидеть, — говорит он сквозь стиснутые зубы.

Но не встает из-за стола.

Он что, спрашивает совета?

Чтобы дать ему возможность побыть наедине со своей внутренней борьбой, я подхожу к эркерам и смотрю на сгущающиеся тени над овалом Академии. Один за другим включаются прожекторы, освещая территорию, чтобы охранники могли видеть в темноте.

— Это хорошая идея?

— Это хорошая идея, — повторяет он, как будто это ругательство.

— Если я почувствую запах ее крови, мне может не понравиться результат.

— Что ты имеешь в виду? — голос Лайла внезапно становится резким, как будто он рад, что я переключил его внимание на что-то другое.

— За время проведенное в Академии у нее ни разу не было кровотечения. Ты знал об этом?

Он молчит, потому что, конечно же, он ни хрена не знал. Конечно же, я единственный, кто следит и ждет этого, словно кровавого полнолуния.

— Ты хочешь сказать, что у нее не было менструаций? Совсем? Но течка…

— И настоящей течки у нее тоже не было. Не здесь.

Лайл ругается, и я слышу, как он достает телефон и отправляет сообщение. Вероятно, Терезе, чтобы та начала следить за циклом студентки.

— Я никогда не видел такого либидо, как у нее. Она совершенно здорова…

— Правда? — я оборачиваюсь и смотрю на него, потому что он, как никто другой, должен знать, что в некоторых случаях состояние разума зверя важнее его физического здоровья.

Он заметно бледнеет под моим пристальным взглядом.

— Она слишком напряжена, чтобы ее организм мог думать об овуляции.

— Я рад, что на тебя снизошло озарение, —