Хорошие девочки попадают в Ад (СИ) - Индиви Марина

Напоминание о той, что когда-то владела его сердцем. О той, которая забрала его с собой если верить ей на Небеса, если не верить — в небытие. Лукас никогда не считал себя романтиком, но рядом с Марией раскрывались его самые светлые стороны. Рядом с ней он заново учился улыбаться. Рядом с ней он впервые задумался о том, что готов завести семью. Рядом с ней он научился любить.

Чтобы потом все это разбилось об острые грани реальности. Он смахнул фото со списком из памяти телефона, как смахнул из сознания так не вовремя вернувшиеся воспоминания, и посмотрел в сторону панорамных окон. Его офис находился на восемнадцатом этаже, и отсюда город был виден как на ладони. Украшенный к Рождеству, придавленный тучами к земле, Франкфурт казался словно разделенным на две части.

Там, внизу, собирались праздновать Рождество.

Здесь, под тяжестью серого, почти черного неба — падение Люцифера.

— Мне звонил Ростовский, — сообщил Йонас. — Спрашивал, когда ты сможешь дать ему ответ.

Лукас перевел взгляд на своего заместителя.

— Никогда. Мы не будем с ним работать.

Йонас прищурился:

— Ты серьезно?

— Абсолютно.

С некоторых пор Лукас встречался со всеми партнерами лично. С некоторых пор он не доверял никому, кроме собственного чутья. И оно, это чутье, подсказало, что Олега Ростовского надо слать нахер. Русский мат отлично вписывался в характеристики некоторых клиентов. Нет, Лукас никогда не примерял белое пальто, на нем слишком отчетливо выделялась кровь, но именно поэтому он мог выбирать. С кем ему работать, а с кем нет.

Йонас вздохнул. Стукнул ладонью по столу и поднялся:

— Сам скажешь, или мне его набрать.

— Сам.

— Хорошо.

Йонас едва успел выйти за дверь, как на дисплее высветилось имя Греты. Няня имела право ему звонить только в экстренных случаях, и за те короткие мгновения, когда он включал громкую связь, Лукас ощутил, как ледяной камень в его груди крошится в пыль.

— Герр Вайцграф… — голос Греты дрожал. — Герр Вайцграф, Амира исчезла.

Он мигом забыл и про список, и про только что состоявшийся разговор. В его доме не было камер: Лукас как никто иной знал, что это не столько преимущество, сколько слабость. Потому что взломать можно любую систему. Потому что какую бы ты ни ставил защиту, всегда найдутся те, кто превратят ее в оружие. Против тебя.

Камеры были только по периметру дома, и на них Амира не засветилась. Последний раз эта идиотка Грета видела ее, когда «на минутку» взяла телефон, чтобы ответить матери. Со дня смерти Марии он ни разу в жизни не чувствовал такого вымораживающего внутренности отчаяния, как будто вместо крови сердце качает хладагент.

Он был дома спустя полчаса, и там уже все стояли на ушах. Проверили каждый уголок, но Амиры нигде не было. Его служба безопасности была такого же белого цвета, как и Грета, на которую он вообще не смотрел. Боялся придушить ненароком, а эта дура еще и бежала за ним, рассказывая, что она не виновата, что Амира очень непослушная и любит прятаться.

Прочесали весь сад, заглянули в каждую комнату, включая комнату прислуги: Амира словно сквозь землю провалилась.

— Она не могла выйти на улицу, — оправдывался охранник, глядя ему в глаза. — Иначе мы бы увидели ее на камерах. Само собой разумеется, если бы ее кто-то забрал с собой…

— Какие водители уезжали сегодня в город? — перебил его Лукас.

С некоторых пор он привык видеть врага в каждом, и даже стоявший перед ним мужчина сейчас был под подозрением. Да, он полностью сменил команду, уничтожив тех, кто был виновен в смерти его жены, но…

— Рудольф и Макс, — отчитался охранник. — Но вряд ли она бы пошла в гараж…

— Свяжитесь с ними. Немедленно, — прорычал Лукас. — Пусть возвращаются.

Впервые за долгое время он почти утратил над собой контроль, когда Грета сказала:

— Мы не обыскивали комнату вашей новой… горничной.

Все все прекрасно понимали, и в ее голосе сейчас сквозило презрение.

— То есть? — рявкнул на няню уже охранник. — Вы же говорили, что были там.

— Да, я была… то есть я заглядывала, и Амиры там не было, но обыск мы не проводили, потому что она сказала…

Лукас не стал слушать ее блеяние, он поймал себя уже на этаже, когда рванул дверь в комнату, отведенную Ники. Та оказалась заперта.

— Амира!

От удара щеколда вылетела, и Лукас увидел дочь, сидящую на постели рядом с Ники. Амира изумленно смотрела на него и хлопала глазами, и он в два шага преодолел разделяющее их расстояние, чтобы схватить ее на руки, ощупывая и убеждаясь, что с ней все хорошо, что на ней ни царапины.

— Па-ап, а ты с работы вернулся пораньше?

— Что она здесь делает? — чувствуя ворочающуюся внутри холодную ярость, произнес Лукас.

Те, кто слышали от него такие спокойные интонации, обычно пытались слиться со стенкой, но эта… женщина только пожала плечами.

— Она сбежала от своей няни, и мы рисовали.

Рисовали?! Они рисовали?!

Лукас передал Амиру подбежавшему охраннику на руки:

— Отнесите ее к себе в комнату, — произнес он. — Я сейчас подойду.

— Пап…

Он захлопнул дверь и наклонился к Ники.

— Ты ничего не слышала? Что происходит за дверью?

— Ты про вопли твоей няни-расистки?

— Я про поиски моей дочери по всему дому. Ты ничего не слышала?

Сейчас Лукас готов был вцепиться ей в горло.

— Я включила телевизор, — она кивнула на какую-то передачу, — мы не прислушивались, за дверью постоянно кто-то ходит…

Договорить она не успела: его ладонь выстрелила вперед, как змея. Он сдавил хрупкое горло, глядя в расширенные глаза:

— Еще раз приблизишься к моей дочери — я тебя уничтожу.

Глава 10

Ники

Мы с Амирой действительно забыли о времени. Я не подумала, что ее будут искать… просто потому что у меня никогда не было детей. Наверное, мне стоило подумать, что эта тупая няня поднимет тревогу, но я не подумала. Поэтому сейчас смотрела в холодные глаза убийцы: в том, что Лукас убивает легко и без малейшего сожаления, я сейчас ни капли не сомневалась.

Я вцепилась в его руку на инстинктах, испугавшись, что он сейчас на самом деле свернет мне шею. Но он разжал пальцы и тряхнул ими, как будто не за шею меня держал, а влез в какое-то дерьмо, прости Господи. Так любила говорить моя учительница в начальной школе: не про дерьмо, конечно, а финальную часть фразы.

— А давай сразу? — холодно сказала я. — Чтобы потом два раза не бегать? Я рисовала с твоей дочерью, потому что ее няне на нее насрать! Она ругала плохих русских при девочке, чья мать родилась в России, повернувшись к ней спиной. Она убежала ко мне, потому что ей некуда было пойти!

Я выплюнула все это ему в лицо, потому что когда-то этой девочкой была я. При всей любви моего отца ко мне, он много работал, его постоянно не было дома. С тех пор, как мама уехала, он замкнулся, стал холодным и отчужденным. Няни, прогулки, игрушки и путешествия — все, что он мог купить, у меня было, но он никогда не мог купить мне своего внимания. Ни-ког-да! Сейчас мне и впрямь было все равно, если Лукас меня придушит, и я тяжело дышала, во мне поднималась такая буря эмоции, сравниться с которой не мог ни один океанский ураган, способный снести целое побережье.

Но, вместо того, чтобы хоть как-то отреагировать, эта глыба льда просто повторила:

— Ты меня слышала, — развернулась и вышла.

Да чтоб тебя разморозило где-нибудь по дороге!

Я швырнула ему вслед первым, что нашла — пультом от телевизора, и он разлетелся раненой пластмассой. Увы, это не могло избавить меня от нахлынувших чувств, от ощущения сдавившего грудь одиночества, от пустоты и отчаяния, разорвавшихся внутри, как снаряд с ядом. Амира словно была моим противоядием, находясь рядом с этой светлой девочкой, я забыла обо всем.

Я словно выпала из реальности, в которую меня запихали стараниями Роба и Петровича, и которая грозила перемолоть остатки моего я в крошку. Я бы закричала, но голоса не было. Он плавился во мне вместе с битым стеклом воспоминаний — я была совсем маленькая, когда однажды мама зашла ко мне в комнату и сказала: