Брат моего парня (СИ) - Вашингтон Виктория Washincton

— Да что ты вообще тут изображаешь? — прошипел он. — Вся такая гордая. Ты же сама…

— Хватит, — сказала я, чувствуя, как под рёбрами рождается огонь. — Я не обязана слушать твои фантазии. И уж точно не собираюсь терпеть твой запах прямо у лица.

Он дёрнул меня на себя, так резко, что мир качнулся на секунду. Я уже собиралась ударить — и ударила бы — если бы не услышала голос, от которого будто перед глазами разом погас весь свет.

— Убери от неё руки.

Я знала этот голос. Он резал воздух не громкостью, а той особой тишиной, которая наступает перед грозой.

Коул.

Я обернулась — парни тоже — и увидела его. Он стоял чуть позади, неподвижный, словно выточенный из холодного камня. Тёмная одежда, ровная осанка, взгляд… такой, от которого у меня по позвоночнику пробежал холод.

Он шёл к нам не спеша. Ни одной резкой эмоции на лице. Только какая-то предательская тень раздражения, которая делала его в десять раз опаснее.

— Что не так? — процедил парень, не разжимая хватки. — Это между мной и ней. Разве тебя она тоже интересует?

— Между тобой и ней? — уточнил Коул почти мягко. — Тогда давай я покажу тебе, где заканчиваются твои границы дозволенного, раз ты сам не понимаешь.

Он подошёл настолько близко, что наш с парнем воздух смешался — две разные температуры. Парень попытался выпрямиться, будто хотел показать, что он не боится, но голос его предательски дрогнул:

— Я… я не трогал её. Она сама…

— Она сказала “убери руку”, — перебил Коул. Голос — ровный. Пугающе ровный. — Но твой мозг, видимо, работает по задержке.

И в следующую секунду Коул схватил парня за ворот так быстро, что тот не успел даже вздохнуть. Поднял на полшага — спокойно, уверенно — и посмотрел ему прямо в глаза.

— Если ты ещё раз к ней прикоснёшься, — сказал он тихо, почти интимно тихо, — я объясню тебе, что именно ломается у мужчин быстрее всего. И обещаю: тебе не понравится, как долго это будет заживать.

Парень побледнел. Совсем. Его друзья сделали шаг назад.

Коул так же спокойно отпустил его, словно ему наскучила эта сцена.

— Исчезни, — сказал он. — Сейчас.

Троица сбежала так быстро, что даже не оглянулась.

Я осталась стоять, чувствуя, как рука пульсирует там, где меня держали. Коул посмотрел на меня — не с мягкостью, не с заботой, а с каким-то колючим, слишком внимательным взглядом, в котором читалось гораздо больше эмоций, чем он позволял себе показывать.

— Ты в порядке? — спросил он, но это не было обычным “ты в порядке”. Это было скорее: скажи мне, если что-то болит, чтобы я знал, кого уничтожить дальше.

— Да, — ответила я, стараясь держаться ровно. — И, да, я бы справилась сама.

— Уверен, — сказал альфа спокойно. — Особенно учитывая, что ты решила его добить своей язвительностью и тем самым только сильнее спровоцировала. Талант у тебя, конечно, есть, но тактика хромает.

— Прости, что испортила тебе день тем, что не дала себя хватать, — сказала я сухо.

— Не драматизируй, — отозвался он. — Если бы не я, он бы уже затащил тебя в укромный угол. Вряд ли бы тебе понравилось.

— Вот спасибо, утешил.

Он чуть наклонился ближе. Совсем чуть-чуть.

— Я не утешал, — сказал он тихо. — Я сказал правду.

Между нами потянулась тишина — густая, почти ощутимая. Тишина, в которой я слышала биение своего сердца и его ровное дыхание.

И только когда он отступил на шаг, я смогла снова вдохнуть.

— В следующий раз, — сказал он, отходя, — не делай вид, что тебе всё равно. И не позволяй им думать, что ты одна. Поняла?

Я хотела ответить колкостью. Но сказала другое:

— Поняла.

Он развернулся, уходя, даже не оглянувшись. Но я чувствовала его присутствие долго после того, как его фигура растворилась в толпе.

И от этого становилось ещё тяжелее дышать.

Ливень хлынул так внезапно, будто кто-то наверху решил: хватит, слишком спокойно ты сегодня жила. Небо разорвалось без предупреждения, и первый удар дождя был таким сильным, что у входа в корпус поднялся настоящий хаос.

Студенты бросились под козырёк, под деревья, в здание обратно — кто куда. Шум воды заглушил половину разговоров, и асфальт мгновенно стал тёмным, гладким, как натянутая плёнка.

Я стояла на ступеньках, сжимая в руке папку с документами. Собеседование. Важное. Возможно даже — единственное, что могло улучшить моё положение в ближайшие месяцы.

И Кай…Он обещал забрать меня после пар. Сам предложил и сказал: «Не переживай, я освобожусь раньше и подъеду». Пока я не говорила ему о том, что собираюсь устроиться на работу. Как раз хотела объявить об этом, когда он приедет.

Но его не было.

Я нажала на кнопку вызова два раза. Трубку он не взял. Сообщение, отправленное десять минут назад, оставалось непрочитанным.

Я не злилась. Или старалась не злиться. Просто стояла, наблюдая, как студенты пробегают мимо, как пары целуются под одним зонтом, как какой-то парень ругается на погоду, пытаясь прикрыть ноутбук своей курткой. Обычная студенческая жизнь продолжалась, а я торчала здесь, вся промокшая, будто забытая кем-то на крыльце.

Отлично. Мне пришлось вбивать в картах маршрут и в очень быстром порядке понимать на каком автобусе я вообще могу туда добраться. Если он приедет сразу же, то у меня даже останется минут двадцать, чтобы привести себя после дождя в порядок.

Но разочарование уже кусало изнутри. Есть ли вообще смысл ехать и приезжать мокрой? Ощущение, будто это может стать причиной отказа прямо с порога.

Я глубже вдохнула и шагнула под дождь — сразу оказалась мокрой, как будто стояла под водопадом. Волосы прилипли к вискам, капли били по лицу, сбивая дыхание. Тонкие туфли на ногах начали скользить по камням, но останавливаться было нельзя — времени на собеседование оставалось мало.

Я пересекла половину двора, когда рядом со мной резко притормозила машина.

Чёрная. Ослепительно чистая, даже под ливнем.

Стекло опустилось, и я уже знала, кого увижу, ещё до того, как глянула.

Коул.

Он сидел за рулём — рука на одной стороне, взгляд направлен прямо на меня. Тёмная футболка, капли дождя на волосах. И эта его привычная, выверенная спокойная жестокость во взгляде, будто дождь не имеет к нему никакого отношения.

— Садись, — сказал он. Не вопрос. Приказ.

Я остановилась, держа папку под легкой курткой, чтобы хоть немного спасти документы.

— Нет, — ответила я так же спокойно. — Сама дойду.

Он скользнул взглядом по мне — от мокрых рукавов до туфель, в которые уже хлюпала вода — и у него едва заметно дрогнула бровь. Даже не удивление — скорее… раздражение.

— Ты промокла до костей, — сказал он. — Сядь.

— Я справлюсь.

— Ты не справляешься, — отрезал он.

Раздражение в его голосе нарастало, но не громко — наоборот, тон становился ровнее, опаснее. Тот самый, который давал понять: вот сейчас он перестанет уговаривать.

— Мне недалеко идти, — сказала я.

Я сделала шаг вперёд, намереваясь просто уйти, но машина тронулась вместе со мной и перегородила дорогу. Чётко. Аккуратно. Так, что я почти упёрлась ладонями в капот.

Я подняла глаза — и встретилась с его взглядом через лобовое стекло.

Он не моргал.

Машина стояла, как страж, и я — мокрая, раздражённая, но всё ещё пытающаяся держаться — чувствовала, как внутри поднимается злость.

Стекло снова опустилось.

— Сядь в машину, Рэн.

— Ты слышал, что я сказала, — я выпрямилась. — У меня есть ноги.

Он чуть наклонился вперёд, опираясь локтем на руль. Ливень шёл таким плотным полотном, что его голос звучал почти интимно — будто мы действительно были только вдвоём.

— Мне плевать на твои ноги. Садись, — повторил он. Уже иначе. Жёстче. — Или я выйду, открою дверь сам и посажу тебя.

Я почувствовала, как скулы у меня напряглись. Коул не шутил.

Он не кричал, не давил физически — но тон его был таким, как будто весь мир уже принял решение за меня.