Я буду держать тебя (СИ) - Торен Эйлин

Вообще Дина Марковна может с командой хоккейной справиться, не то что с Денисом. А потом в его воспалённом мозгу всплыло воспоминание о том, что женщина предупреждала его про несколько дней отсутствия и про подмену… так что – вот такая вот подмена.

— Так помогай, – ухмыльнулся он.

Александра облизнула губы. Дениса перекосило. Он сделал ещё несколько глотков, остатки вылил в раковину, туда же поставил стакан. Подошёл к девице, смотрящей на него так, словно они в порно, а она, пиздец, звезда!

И нависая над ней, очень красивой на деле, подумалось, а чего бы и нет? Вообще?.. Ну?

— Постирать не забудь, помощница, – выдал он, почти вплотную к ней пригнувшись.

Она зависла, пока так стояла, хлопая глазами, Денис её обошёл, добрался до комнаты, оделся и свалил в ледовый комплекс.

Сорокин сам не понял, чего его перекрыло так, но у него упал, прям натурально не вштырила эта девка, вообще.

В виске стучало.

Уже в комплексе он спросил у медика хоккеистов обезбол, который обычно не принимал, а тут – тупая боль, такая назойливая, как и мысли… мысли о мелкой Аделаиде, выбесившей его вчера.

Он говорил себе, что это хуйня. Вчера он был уверен в том, что у него всё по кайфу, как было, так и будет. И без неё.

Только внутри всё раскурочило по полной.

И понял он это, именно, когда девица по имени Александра, вполне себе готова была на очень конкретный формат сближения.

А Сорока оказался не только не готов.

Денис не доверял людям, поэтому написал о случившемся другу, на что тот ответил уже, когда Сорокин добрался до арены, что зря отказал, потому что “Сашенька крошка первоклассная”.

И тут же Денис поймал в поле своего зрения Аделаиду – вот эта первоклассная, а та… так. На один раз.

Сорокин что-то ещё невпопад ответил другу, сказал, что очень бы хотел, чтобы “первоклассная Сашенька” с обиды на его недоступность не натворила чего, получил заверения, что всё норм и снова окунулся вот в эту назойливую головную боль.

Ему хотелось извиниться.

Ему хотелось ещё раз прикоснуться.

Запах, тепло и нежность кожи, взгляд болезненный, зовущий, и стоны…

Сука!

Всё? Да?

Она не простит его. Она его выставила. Из квартиры, из жизни.

Денис приехал на каток намного раньше времени своего первого на сегодня занятия. Просто тупо сидел и смотрел, как Аделаида занимается со своими “одуванчиками”.

Нахера он её прижал вчера? Но она виновата была – не хрен было вообще…

Да ничего ж себе – у неё значит муж. Сука! Муж целый. Пусть и мудак, потому что просрать такую женщину – ебланом надо быть первоклассным. А Денис? Денис тоже просрал? Тоже еблан! Но нех было лезть к нему с этими нравоучениями…

Она, бля, за него переживала? Никто не переживал за Сорокина просто так. Никто. Разве что Козырь. И всё.

Почему Ада переживала? Ей не насрать было?

А он выдал тупое… “мамочка”... Дебил! Но она назвала его малолеткой!

Сцепил челюсти до скрежета в зубах.

Со стороны, наверное, казалось, что Денис просто сидит, но внутри него был жесточайший апокалипсис. Такой обычно накрывал Сорокина в игре, когда настраивался на то, что надо выйти на лёд, вступить в игру. Он сдерживал себя, чтобы рвануло – мина направленного действия.

А сейчас…

Дети сменились группой постарше. Этим уже лет по тринадцать-пятнадцать. А ещё воспитанницы Шепелевской на льду разминались. Кристина и компания…

Сорокину пришло сообщение от Козыря, в котором друг попросил присмотреть за Виталиной. Денис скривился, выругался про себя, но понятно, что Колян не просил бы просто так. Только и выяснить, что к чему, Сорока не смог, потому что глянул на лёд, в поисках Виты, и увидел, как Кристина что-то сказала с ухмылкой, явно в сторону Ады. Видел, как та сначала сцепилась с девицей взглядами. Белобрысая крыса смотрела с вызовом, надменно, была выше ростом и потому этот напор – типа как в школе, когда старшаки прижимают – кто там вякнул у земли?

Сороку перекрыло – пусть злился на Аду, не мог понять до конца, что ему до этой мелкой занозы, но тем не менее захотелось закрыть сейчас её, утащить, спрятать, чтобы никто не смел обижать и вот так смотреть, захотелось уже не просто леща отвесить этой девке.

Он сунул в карман телефон, встал. Срать, что ему скажут на это.

Но Ада…

Он-то уже, кажется, понимал, что она просто так фырчит и стерву строит из себя, понимал каким-то там чувством, хер знает, но Аделаида была очень хрупкой и ранимой, очень нежной. А то, что мелкая такая, его выдёргивало вообще…

Он ведь потому сейчас и ломался, потому ему сейчас так херово – он вчера прошёлся по ней, в свойственной ему манере “вкатал в борт” и чувствовал эту вину за грубость и несдержанность, она его сжирала…

Но и не без ухмылки сейчас смотрел, как Ада врубила эту стерву свою фирменную, откатила от белобрысой, а потом так спиной и оттолкнулась, и с места выполнила прыжок. Крутанула что-то там, Денис понятия не имел, как это всё называется, но красивое, и видел, что Ада сделала это очень легко. На мгновение, пусть и сложно было оторвать взгляд от женщины, но глянул на белобрысую крысу и, та в лице не менялась, но Сорока уловил, как настроение попёрло вниз – уела её его демоница мелкая.

— Ида, – выдохнула рядом с ним рядом главный тренер фигуристок, заслуженная вся, Тамара Андреевна Шепелевская. Подлетела к борту, — Плотникова, не смей! Не смей, Ида!

И в требовании этом было столько всего, что Денису стало не по себе. Он снова посмотрела на Аду – она же оттолкнулась ещё раз, крутанулась в воздухе несколько раз, потом приземлилась на одну ногу и… снова прыжок и вращение. Сорокин видел, как Тамара Андреевна схватилась за сердце, выдохнула тяжело, когда Аделаида приземлилась.

Тренера повело и её поймал Сергеич, оказавшийся тоже рядом. Но словно не поймал, а оттолкнул, потому что тренер опять вцепилась в борт.

— Ида, – громогласно, как теперь понял Денис, в полнейшей тишине, проговорила женщина, — со льда, живо!

Ада проскользила к ним, спокойно преступила порог.

— Это что было, Ида, ты что творишь? – налетела на неё Тамара Андреевна. — Ты ошалела? Ошалела, да? Самоубийство решила совершить? С крыши прыгай, Ида! Не смей, не смей такое творить, это же… а если бы… если бы, – Шепелевская выдохнула, подавилась слезами, её снова повело, и снова Сергеич поддержал. — Если бы упала? – зашипела она. — Если бы это было последнее, что в жизни сделала?

— Ну, не впервой тебе меня со льда собирать? Умерла бы счастливой, а ты похоронила бы меня, Тамара Андреевна, нет? Кто ж кроме тебя? – спокойно ответила Ада, выпрямляясь, после того, как надела защиту на лезвие конька. — Рядом с Артуром, хорошо?

— Ида!

Это уже тренер взвизгнула. Правда визг этот на Аду впечатления не произвёл.

— На лёд выйдешь только, когда я разрешу, поняла? – прокричала в неё Тамара Андреевна, тыкая пальцем. Та ухмыльнулась, поклонилась в реверансе и развернулась уйти.

И эта её спина, прямая, гордая… но Сорокин видел, как её провернуло. Как она готова сжаться вся.

Все, кто был сейчас наблюдали за происходящим.

— Нет, ты видел, видел, – Тамара Андреевна села в слезах на скамью, обратилась к Минаеву, — это же просто… просто… ну как это назвать?

— Тома, – Геннадий Сергеевич повёл плечом, — перестань, ну, что такого?

— А что бы ты делал, если бы она не так приземлилась? Этого достаточно было бы Гена, понимаешь ты, я же… я же… двадцать лет я её берегу, двадцать! А тут…

— Ну, ходит, нормально, прыгнула же, чего бы ей не прыгать, успокойся, Тома.

— Вот ты! – Тамара вскочила, зло глянув на старшего тренера хоккеистов. Сорокину даже показалось, что она крокодила Гену ударит сейчас. Но Шепелевская выдохнула и ушла, никому ничего не сказав.

— Лена, – Сергеич глянул на женщину, которая всё это время стояла скромно у входа, — проведёшь тренировку вместо Тамары Андреевны и Иды?

— Да, конечно, Геннадий Сергеевич, – отозвалась эта самая Лена и направилась на лёд.