Горячая штучка - Люси Вайн

Я откашливаюсь, а Элизабет оглядывается на коллегу. Кажется, она раздражена.

— Ну, — запинаясь, начинаю я, — все зависит от того, каким будет это место, но я трудолюбива, преданна…

Закатив глаза, он снова прерывает меня.

— Хорошо, Элинор… «(если это ваше настоящее имя)» … где вы видите себя через пять лет?

— В женской поп-группе? — говорю я, и моя улыбка угасает, когда я замечаю его каменное выражение лица. — Э, извините, это шутка. — Я украдкой кошусь на Элизабет. Та прикрывает рот рукой.

Я провожу тыльной стороной ладони по лицу, меня охватывает паника, и я начинаю снова.

— Через пять лет я хотела бы быть помощником директора галереи наподобие этой и уделять больше свободного времени живописи. Я принесла с собой несколько работ, на случай если вы пожелаете…

Кэмерон со скучающим лицом протягивает руку к папке, и я осторожно вручаю ее ему. Он равнодушно просматривает ее. Просмотрев половину, вздыхает и, наклонившись вперед, с шумом роняет ее на стол.

— Приведите мне пример ситуации, когда вы разрешаете конфликт с коллегой.

ОтвалиДжекиОтвалиДжекиОтвалиДжекиОтвалиДжекиОтвалиДжекиОтвалиДжеки

— Э-э. — Я ничего не могу придумать. Элизабет больше не слушает, изучая мою папку. Она вопросительно смотрит на меня, а потом — снова на мои работы. Я едва дышу, я не знаю, нравится ей или нет.

— Ну, — медленно выдыхаю я, а потом замолкаю. У меня по шее течет пот, стекая на спину, и в голове нет ни единой мысли. О чем он спросил меня? Про пять лет, что ли? Все дело в том, что на собеседованиях я так нервничаю, что забываю о том, что происходит, и обычно отвечаю уклончиво и хожу кругами до тех пор, пока кто-нибудь не прервет меня или я не покончу жизнь самоубийством. Не могу поверить, что без малого в тридцать лет я до сих пор не научилась правильно вести себя на собеседовании. Ведь я должна была научиться — другим это удается, разве не так? Я должна была научиться играть в эту игру. Я должна была нанизывать одну долбаную-фразу-на-другую, ни ра-зу-мать-твою-не сбиваясь.

Я не могу этого допустить, эта работа слишком много значит для меня.

Я наклоняюсь вперед, имитируя язык его тела, и честно пытаюсь ответить.

— Видите ли, мистер Борн, я представления не имею, о чем вы меня спрашиваете, но, прошу вас, просто поверьте мне, я сделала бы для вас обоих любую работу. Я так страстно люблю искусство, оно очень много значит для меня. Я рисую с детства и не хочу заниматься в жизни ничем другим. Работать в сфере искусства… — Мои мысли опять улетучиваются, и я умолкаю.

Тишина.

Кэмерон встает.

— Спасибо, что пришли, Элинор, — говорит он, направляясь к двери и открывая ее.

Опять я опростоволосилась.

Сутулясь, я смотрю на Элизабет. Она выглядит смущенной.

Я смутила ее. Она поверила мне, а я поставила ее в идиотское положение в присутствии инвестора. Я все испортила.

Встав, я вяло пожимаю ей руку.

— Спасибо, — отрывисто говорю я, видя жалостное выражение ее лица. Войдя в лифт, я начинаю плакать.

Два часа спустя я сижу в баре и, потягивая вино, снова и снова прокручиваю в голове собеседование. Как назло, у меня сегодня вечером свидание. Через несколько часов мне придется улыбаться и снова показывать себя с лучшей стороны. Черт побери, как меня изматывает этот процесс — жизнь, свидания. Но, по крайней мере, я напьюсь вдрызг, думаю я, приободряя себя. Бармен с тревогой наблюдает за мной, когда я лезу под блузку и начинаю поправлять сиськи. Сегодня утром, найдя этот бюстгальтер в своем ящике для белья, я подумала, как идиотка, «О, как мило, я забыла, что у меня есть такой бюстгальтер. Почему бы мне снова не надеть его. Надену-ка я его и проведу целый день, стараясь не вопить в агонии оттого, что моя бедная грудь будет сжата и исцарапана». Я забыла, что это именно такой бюстгальтер.

Я бы сняла его, но тогда мне пришлось бы немедленно возвращаться домой. Когда я делаю следующий глоток, входит Гарри, с которым у меня назначено свидание, и оглядывает зал. Я чуть не поперхнулась.

Это крупный, хорошо сложенный и коротко стриженный мужчина. Судя по его виду, он весь день проводит в спортивном зале, а потом весь день спит в солярии. Он словно герой реалити-шоу Пляж Великобритании Джорди Шор, думаю я, когда он замечает меня.

— Привет, любимая — Элли, верно? — подмигивает он мне.

Я хихикаю. И опять хихикаю.

Это странно.

Снова хихикаю.

Обалдеть, я понимаю, что он мне нравится. Жесть, что со мной происходит? Обычно такие мужчины не привлекают меня. Я люблю симпатичных, странноватых парней, а не оранжевых лихих ковбоев. Но в этом парне что-то есть. Что-то, относящееся к его КРУПноте, превращает меня в ухмыляющуюся лужу растаявшего желе. Он уверенно заказывает виски «Jack Daniel’s» и колу — «с клубникой, приятель» — и снова обращает внимание на меня.

— Могу я предложить тебе еще стаканчик? — с нахальной ухмылкой предлагает он, кивая на мое вино.

У него такая облегающая майка.

Вместо ответа я снова хихикаю. Он выглядит удивленным и жестом показывает бармену, чтобы тот наполнил мой бокал.

Мы берем напитки и находим столик в углу.

Я вижу, как сквозь майку выпирают его соски. О, черт.

Проходит три часа, а мои голосовые способности все еще не восстановились. Я не знаю, что со мной сегодня, я никогда не лезла за словом в карман. Способность только хихикать сменилась странными рассуждениями вроде вот этого:

— Прости, но я целую вечность провела в туалете. Я писала и думала, это никогда не кончится. Понимаешь? Ты думаешь, что это все, и радуешься «Фу! Наконец-то!». Но потом зажимаешься, из тебя выливается новая струя. И к тому же ненормального цвета — перед тем как прийти сюда, я приняла витамины «Вегосса», чтобы подготовиться к похмелью. Забавно, потому что иногда я не писаю по два дня!

— Ты вроде бы горячая штучка, а? — говорит он после моего спича о моче.

Я в замешательстве.

— Ты назвал меня горячей? — спрашиваю я, слегка под кайфом.

— Да, котенок, — говорит он низким голосом, — но еще я назвал тебя штучкой.

— Отлично. — Я пренебрежительно взмахиваю рукой. — На это мне наплевать, главное, что горячая.

Он придвигается ближе и шепчет с ухмылкой:

— Как насчет