Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП) - Райли Хейзел

— Поцелуй её, — шепчу, не знаю, откуда силы. — Поцелуй. Это игра. Я понимаю.

— Ты серьёзно просишь его поцеловать другую, Хейвен? — спрашивает Гера. — Зачем?

— Потому что я не вынесу боли, которую он испытает, увидев, как Арес целует меня. Не после того, что он сказал вчера. Не после того, как я узнала его настолько, чтобы понять: слабое место Хайдеса — любовь, — отвечаю с треском в груди. Ещё миг — и она раскрошится.

— Хейвен… — возражает Хайдес, морщась и протягивая ко мне руку. Хотел что-то добавить — и не добавляет.

И это чуть ранит. Я сама подсказала, что выбрать, но всё равно ждала, что он что-то скажет. Не сдастся так быстро.

— Значит, послушаешь её совет? — подзуживает Арес. — Выбираешь поцелуй с Персефоной — без «если» и «но» — с чистой совестью? Ух ты.

Хайдес не клюёт на провокацию. Опускает голову и замирает, весь — в мыслях. Как бы я заплатила, чтобы их услышать. Если бы были деньги.

— Он так и сделает, — говорю за него твёрдо. — Я согласна. Я понимаю.

Фортепианная Toxic заканчивается, и её сменяет инструментальная версия той же песни.

— Хватит, — Афродита кладёт ладонь Хайдесу на плечо, пытаясь поймать взгляд. — Можешь сняться. Ничего, что нас тоже дисквалифицируют. Уверена, Хейвен справится и так сможет выиграть.

Хайдес молчит. Голова всё так же опущена, словно он не услышал ни слова сестры.

— Коэн — ему не по силам, — Арес подливает масла, и меня тянет встать и влепить ему пощёчину. — Она только что пожертвовала собой, а он даже не моргнул, не возразил. Тебе нужен кто-то получше, Коэнсоседка.

Я не реагирую, но вижу — Хайдес услышал. Он поднимает голову мучительно медленно и впивается в Ареса глазами: серые против чёрных. Облизывает губы:

— Повтори вопрос. Я готов.

Арес театрально вздымает руки:

— Слава Господу. — Становится серьёзен. Голова у него покачивается — алкоголь берёт своё. — Что выбираешь: поцеловать Персефону или позволить мне поцеловать Хейвен?

— Я предпочитаю поцеловать Персефону.

Все замирают.

Всё хорошо, Хейвен. Ты этого и хотела. Это просто игра.

Хайдес поднимается неторопливо, будто нарочно бесит Ареса — и у него прекрасно выходит.

— Чмок или с языком? — уточняет.

— С ума сошёл? — огрызается Афина. — Не спросил бы — отделался бы чмоком в уголок.

Соглашусь с ней. И ещё отмечу про себя: косвенно она только что показала, что тоже не хочет этого поцелуя. Может, самую малость — но ей не всё равно. Самая крошечная малость из всех.

Арес хохочет. Делает ещё пару глотков — бутылка едва не выскальзывает, Зевс ловит её за дно с лицом человека, сытого по горло.

— С языком, разумеется, — машет рукой. — А теперь живее.

Хайдес переводит взгляд на Персефону. Кадык дёргается. Он не уверен — и это меня немного утешает. Видно, что не хочет. Но стоит отвернуться от Ареса — и он меняется. На лице распускается самодовольная улыбка.

Три слова:

— Шах и мат, Арес.

В паре шагов от Персефоны он меняет траекторию и останавливается передо мной. Я не успеваю моргнуть. Хайдес опускается на одно колено, берёт моё лицо в ладони. Его рот находит мой. Ещё мгновение — и его язык прорывается внутрь, а руки скользят мне на спину. Инстинктивно я подаюсь вперёд и ставлю колени на дощатый пол сцены. Его хватка опускается на мой зад — с жадной, собственнической силой; он тянет меня к себе. Мы так близко, будто можем стать одним человеком.

Разрываю поцелуй первой — против воли. Дыхания нет, сердце грозит разорваться. И я пьяна от счастья. Не потому, что он не поцеловал другую, а из-за того, как он поцеловал меня. Поцелуи Хайдеса всегда были хорошими, но этот я почувствовала так глубоко, что у меня дрожат ноги.

Хайдес не отпускает, держит крепко. Приоткрывает губы:

— Моё слабое место — не «любовь». Это ты. И ничто не причинит мне столько боли, сколько твои страдания, особенно по моей вине. Вот она — моя слабость, Хейвен.

Я едва улыбаюсь:

— Но ты проиграл. И потянул за собой остальных.

Он мотает головой, хотя у Ареса за спиной уже звучат хлопки, подтверждая:

— Одним махом Хайдес, Барби, Герми и Гадюка — выбыли. Остаёмся я…

Хайдес отпускает моё лицо и поворачивается к Аресу:

— Нет. Выиграл я.

Арес продолжает улыбаться в своём бреду вседозволенности. Но что-то в нём дрожит. Возможно, от той уверенности, с которой к нему обращается Хайдес.

— Нет, не выиграл. Ты не поцеловал Персефону.

Палец Хайдеса показывает на меня:

— Она — моя Персефона. Ты не уточнил. Выиграл я, Арес.

Мои губы сами раскрываются. Рядом Лиам театрально ахает — даже чересчур. И когда оглядываюсь, у всех одно и то же лицо: ошарашенное.

Арес, напротив, замирает. На фоне звучит ускоренная Toxic. Единственное, что он делает, — ставит бутылку на пол. Зевс тут же отбирает её.

Прежде чем кто-то успевает вмешаться, Хайдес продолжает:

— Любой твой вопрос можно было обойти. Я только что сложил пазл. Ты ни разу не уточнил, куда целовать, значит, это мог быть поцелуй в щёку, в руку — куда угодно. Выборы, которые ты нам подсовывал, не были настоящими выборами. Лазейка всё время была у нас под носом.

Арес разражается оглушительным смехом. Прижимает руки к груди, запрокидывается, трясётся всем телом, его голос перекрывает музыку.

— Опять за своё, — бурчит Зевс тоном человека, который уже видел брата таким.

Арес тычет в Хайдеса и начинает хлопать, в восторге. Лицо у него багровое — и от алкоголя, и от смеха:

— Вот это башка! Разгадал первую часть игры. Браво.

Внутри меня уже распускается самодовольная улыбка, но хватает её на секунды.

— Первая часть? — переспрашиваю, тревожно.

— Это была простая часть, — подтверждает Арес. — На ней всегда стопорятся эти тупицы из Стэнфорда. Только Лайвли могли пойти дальше.

Хайдес обменивается взглядами с братьями. Афродита кивает — мол, садись, слушаем, что он выкинет дальше. Чёрные глаза Ареса блестят — вспышки чистого безумия. Меня пробирает до мурашек, ладони мокреют. Я тру их о джинсы, пытаясь высушить.

Арес вырывает у Зевса бутылку и допивает остатки. Вместо того чтобы убрать, закидывает её назад через плечо. Грохот разлетающихся осколков перекрывает всё — и снова наступает тишина.

Два чёрных глаза впиваются в меня. По очереди должны быть Гера или Лиам, но Арес решает, что снова моя очередь.

— Коэн, — бормочет он, — что предпочитаешь: чтобы Посейдон потрогал тебе грудь с закрытыми глазами или чтобы я смотрел на неё, не прикасаясь?

Хайдес начинает рычать ещё до конца вопроса.

Я остаюсь внешне спокойной, но сглатываю — и Арес замечает этот выданный горлом жест. В голове — миллиард слов, которые я хотела бы ему сказать. Ни одно не приятное. Одно оскорбительнее другого.

Я ищу глазами Хайдеса. «Помощь» — не в смысле выбрать за меня, а просто молчаливую опору. И в ту секунду, как мои пальцы машинально тянутся к кромке свитера, распахивается дверь.

— На этом всё. Игры закончились, Арес.

Голос мужской, незнакомый. И в то же время… в нём есть что-то знакомое.

Я оборачиваюсь к залу, утонувшему во тьме. Ни звука. Значит, вошедший не двигается. Фигура тонет в темноте.

— Кто там ещё? — шипит Афина, прищурившись.

— Паршивое яблоко, — неожиданно отвечает Зевс. Он не всматривается в темноту — как и остальные Лайвли. Они все знают, кто пришёл. И мне это очень не нравится.

Щёлкает выключатель. Возле входа, у двери, вспыхивает маленький свет. В проёме стоит парень — чуть старше меня на вид, с тёмно-каштановыми волосами. Резкие черты, очень тонкие губы — и такие большие, гипнотические глаза, что я вижу их даже отсюда. На нём чёрный, элегантный костюм с молниями, нашитыми в случайных местах. Высокий и худой, ноги как у модели, худые пальцы.

Он скрещивает руки на груди и плечом опирается о косяк:

— Игры окончены, — повторяет.

— Нет, — возражает Арес.

Его «нет» растворяется: Зевс вскакивает, уставившись на незваного гостя, будто собирается кинуться на него. И тогда незнакомец вытаскивает из внутреннего кармана пистолет. Направляет на Зевса и снимает с предохранителя: