Эти три коротких слова - Меган Куин
– Черт. – Он придвигает свой стул поближе к моему. Он берет меня за руку, гладит мои костяшки своим большим пальцем. – Я рассказал это не для того, чтобы ты плакала. Я просто хотел, чтобы ты знала – я прекрасно понимаю, каково это – чувствовать себя брошенным.
– Но это же совершенно ужасно. Ты целых шесть лет был совсем один. Это нечестно.
– Да, нечестно, но такова жизнь. У меня был хоккей, а тяжелая работа на ферме помогала мне поддерживать форму. И они не были жестокими…
– Заставлять тебя жить одному в сарае, потому что они боялись, что ты станешь сексуальным маньяком – это жестоко, Илай.
– Может, и так. Но они никогда не причиняли мне вреда. Я праздновал с ними Рождество. Они покупали мне небольшие подарки, но скорее были просто временной приемной семьей, чем родственниками. До этого мы были едва знакомы, и они оказались в ситуации, которая их не слишком-то радовала.
– Они все равно должны были тебе помочь. – Я продолжаю думать о двенадцатилетнем Илае с яркими сине-зелеными глазами, который просто хочет, чтобы его кто-нибудь полюбил, и это разрывает меня на части. Я крепко прижимаюсь к нему и прячу лицо у него на груди, прежде чем успеваю понять, что я делаю. – Мне так жаль, что тебе пришлось через это пройти.
– Ничего страшного. Я плачу психотерапевту кучу денег, чтобы он помог мне разобраться со всем этим дерьмом в голове. Но я ценю твое сочувствие.
Я все еще крепко обнимаю его, не уверенная, что сейчас у меня есть силы его отпустить. Илай нежно гладит меня по спине.
– Пенни, все в порядке. И я в порядке.
– Точно? – мой голос дрожит, а из носа текут сопли.
– Да, – усмехается он. – Совершенно точно.
Я отстраняюсь, тянусь за салфеткой и быстро вытираю нос.
Рука Илая остается лежать на моей спине, словно он меня защищает.
– Как насчет того, чтобы пойти поесть мороженого?
Я киваю.
– Звучит замечательно.
– Ну нет. Ты не мог рисовать голых женщин за деньги, – говорю я. Мы с Илаем сидим на кухне напротив друг друга. Мороженое мы решили купить в магазине, чтобы прийти домой и засыпать его всякими вкусностями.
Блейкли я об этом рассказывать не буду, потому что боюсь, что она сочтет это изменой.
– Еще как рисовал. Мне нужны были деньги. Хоккей стоил дорого, так что я делал все, чтобы подзаработать.
– Ты хорошо рисуешь?
– Отвратительно, – он качает головой. – Но я смог убедить парней в школе, что им жизненно необходимы мои рисунки. Продавал их по десять баксов за штуку.
– Десять долларов? За плохой рисунок, который они, вероятно, могли бы нарисовать и сами?
– Ага. Моей отличительной чертой были острые соски. Парням нравилось. Каждой девушке я рисовал острые треугольные соски, и дело шло как по маслу. Я заработал на этом около пяти тысяч долларов.
– Погоди, что? Пять тысяч? Получается, тебе пришлось нарисовать пятьсот девиц с острыми сосками. Да тебе бы времени на это не хватило!
– Ну, как-то я его нашел. К счастью, учеба мне давалась легко, так что мне не приходилось часами что-нибудь заучивать. Я просто шел в свой сарай и начинал рисовать. Часто я рисовал одно и то же, иногда делал небольшие вариации, но да, это принесло мне большие деньги. В общем, за мою спортивную карьеру нужно благодарить похотливых однокашников.
– А у тебя заказывали что-нибудь особенное?
Илай ухмыляется.
– Бывало и такое. Но обычно я рисовал то, что у меня хорошо получалось.
– Мардж или Тобиас когда-нибудь спрашивали, откуда ты берешь деньги?
– Не особо. Они не обращали на это внимания. Я тратил деньги на новое снаряжение и оплату бензина. Вот так вот все и шло.
– Ты когда-нибудь оставлял себе рисунки?
Он зачерпывает полную ложку мятного мороженого с шоколадной крошкой.
– Парочку.
Посмеиваясь, я спрашиваю:
– А у тебя когда-нибудь вставало, когда ты все это рисовал?
Теперь он смеется и кивает.
– Пару раз.
– Ого. Просто ничего себе. – Я вытираю рот салфеткой. – Никогда бы не подумала, что ты у нас эротический художник.
– Нужно же было как-то зарабатывать на жизнь. К счастью, я нашел свое призвание и преуспел в нем.
– Кто-нибудь пытался повторить твою бизнес-модель?
– О да. Был один парень, который решил, что сможет продавать рисунки дешевле моих. Но рисовал он куда хуже меня. На уроках рисования я научился хорошо штриховать и активно пользовался этим навыком.
– Ты до сих пор рисуешь?
Он качает головой.
– В общем-то, нет. И честно говоря, думаю, что если бы я попробовал, то смог бы нарисовать только женщину без лифчика. Ничего другого я не умею. Вот только сейчас я бы выглядел как двадцативосьмилетний извращенец.
– В этом ты прав. Представляю, что сказали бы ребята, если бы увидели, как ты рисуешь свое порно, сидя в автобусе.
– Даже думать не хочу. – Он доедает мороженое, которое умудрился проглотить в три огромных укуса. Не мне судить, конечно, но мороженого было много, и съел он его быстро. – А ты когда-нибудь рисовала пенисы?
– Только если в чьем-нибудь блокноте, шутки ради.
– Много ты доставляла проблем в школе?
– Когда как. Когда дело касалось учебы, я была пай-девочкой. Я не хотела неприятностей, и если нужно было подлизаться к учителю, чтобы получить оценку повыше, я так и делала. Но с друзьями я была той еще оторвой. Я ужасно веселилась, подшучивая над Пэйси, и быстро решила, что его одного мне мало, так что принялась доставать своих друзей. Я вообще любила всех дразнить.
– Понимаю. Нечто вроде той легкой пытки, которой я подвергаюсь все последние месяцы?
– Именно, – улыбаюсь я. – И я ценю, что ты употребил слово «легкий», потому что, давай будем честны: то, что я с тобой делала – это лишь малая толика того, что я действительно могла бы устроить.
– Хочешь провернуть что-нибудь конкретное?
– Кое-что я могла бы сделать… Но я умная женщина и понимаю, что ты можешь быть мстительной натурой. Я знаю, что ты бы этого так не оставил. Последовало бы возмездие.
– О да, я бы отомстил. И ты бы не знала, когда я это сделаю и как.
– Вот именно поэтому я ничего и не делаю. Ну, кроме той шутки с чипированием детей. Я не могла сдержаться. Ты такой доверчивый. К тому же мне нужно было посмеяться.
– Рад, что я сделал твой день светлее.
– Еще бы. То было непростое время, так что я оценила