На твоей орбите - Эшли Шумахер

– Что не видела?

Он передает мне свой телефон, предварительно вбив код.

– Зайди в браузер, – говорит он. – Вкладка должна быть еще открыта.

Я слишком долго соображаю, на что я смотрю, так что Сэм объясняет:

– Это результаты «Краша». Помнишь тест, который нас сегодня заставили пройти?

– А, – говорю я. – Клево.

Не могу отвести взгляда от длинного списка имен. Ни одно из них мне не знакомо. Его номер пятнадцать – некто Виолетта, двадцать два – Саманта.

– Весело, если бы стали встречаться Сэм и Сэм, – говорю я.

Этот Сэм сворачивает на одно из двух парковочных мест у старого деревянного знака с надписью «ПРИРОДНЫЙ ЗАПОВЕДНИК», сделанной белой краской. Протягивает руку и забирает у меня телефон.

– Скролль вверх, Нова, – говорит он.

Я снова замираю. Он понимает, что впервые с тех пор, как мы были детьми, произнес мое имя? Я быстро беру себя в руки и пальцем прокручиваю страницу до первых пяти результатов и соответствующих им процентов, отмеченных словом «потенциал».

И там, на самом верху, красуется мое имя – рядом с жирной красной надписью «99 %».

– Это… невероятно много, – говорю я.

Сэм слегка поворачивается ко мне.

– Да, – говорит он, и я ничего не могу понять по его тону или выражению лица. – Так что насчет прогулки?

Из кабины на землю приходится спрыгивать. Поправляя толстовку, я вспоминаю улитку, которую положила в передний карман, и достаю ее.

– Радуйся, что я помню Улиткоград, – говорю я Сэму, показывая ему улитку. – А то был бы очень странный подарок.

– Улитки всем нравятся. – Он улыбается.

– Надо оставить ее в заповеднике, – предлагаю я. – Если это действительно заповедник.

– Действительно, – говорит Сэм, но потом решает исправиться: – Ну, в каком-то роде.

– Как можно быть в каком-то роде заповедником? – спрашиваю я. – Тут охраняют только определенные виды, что ли? Типа: «Все цветы могут остаться. Птицы? Да пребудет с ними удача».

Иногда я вижу черты маленького Сэма в этом Сэме, который стоит передо мной, но только не когда он смеется. Я не помню его детский смех, но точно знаю, что он не звучал так низко и раскатисто.

– Не в этом дело. Тут жил один старик, – говорит Сэм. – Его семья владела землей еще, кажется, со времен Гражданской войны. Короче, когда город стал расти, ему всё предлагали продать землю, чтобы построить тут магазины и кафе. Большие деньги предлагали. Миллионы, видимо.

Мы идем так близко, что можно было бы взяться за руки. Но мы этого не делаем, потому что… ну, по большому количеству причин. Вспомнить хотя бы, что у него есть девушка, а у меня есть план. Нас окружают звуки птиц: они щебечут с высоких крон и кустов вдоль тропинки, по которой ведет нас Сэм.

– Но продавать он не хотел? – спрашиваю я.

Сэм качает головой и фыркает.

– Не-а. Совсем. Видимо, хотел, чтобы землю никто не трогал. Однако он старел, а кто-то из его детей планировал продажу после его смерти. Так что, пока у них не появился шанс это сделать, он передал землю городу. Но до участка до сих пор ни у кого руки не дошли. Здесь почти никто не бывает.

– Он еще жив? Старик этот?

Сэм опять качает головой:

– Умер прошлым летом. Дом его еще стоит – пока не снесли. Скоро будем проходить мимо него.

Небольшая парковка и деревянный знак совсем пропали из виду. Если прислушаться, можно различить далекие звуки шоссе, машин и людей, но их заглушают низкое жужжание насекомых и звонкое пение птиц.

Немного волнующе – ладно, очень волнующе – быть здесь, на этом чистом листе, вместе с Сэмом. Словно время отмотали назад, словно нет никаких шаблонов, а мой мир перезапустили.

И все же я здесь – как результат всего, что произошло раньше: Сиэтла и того-кого-нельзя-упоминать, бесконечных переездов, каждой новой личности, которую я примеряла, как новый наряд. Неприятное столкновение того, кто я есть, и того, кем я притворяюсь.

Я чем-то похожа на этот заповедник. Мы оба ждем, что же случится дальше, оба долгие годы жили определенным образом, а теперь должны измениться.

Мне правда хочется, чтобы наша тайная встреча в недозаповеднике была чистым листом, но это не так. Я все еще я. Сэм все еще Сэм… кем бы он теперь ни был.

И у него есть девушка.

А я должна придерживаться плана. Я здесь всего на два месяца. Оно того не стоит.

Может, если буду повторять себе эти слова, они станут правдой.

Глава 5

Сэм

Что-то изменилось. Я все смотрю на Нову, изучаю ее лицо, пока она не видит, и она выглядит так же, как в столовой, когда я еще не понял, кто она.

Расстроенной. Смирившейся.

Я прокручиваю в памяти последние несколько минут разговора о недозаповеднике и улитках, но ничего особенного не вспоминается. И все же сердце начинает стучать так, будто я пробежал целое поле в полной экипировке. Я умею скрывать свои чувства, но от одной только мысли, что я обидел Нову, кожу начинает покалывать.

После того как я переехал к маме и папе, я одно время – очень долгое время – ходил к психологу. Кажется, по постановлению органов опеки. Еженедельные сессии превратились в ежемесячные, а потом, в средней школе, совсем сошли на нет. Тяжело было совмещать с футболом. Но не только поэтому. Мне больше не хотелось ходить. Я не видел смысла.

Но кое-какие слова психолога я запомнил.

«К сожалению, из-за событий раннего детства ты постоянно видишь вокруг опасности и триггеры, даже когда люди желают тебе исключительно добра, – сказала она. – У людей есть эмоции, и большинство из них не равнозначны физической угрозе. Чтобы справляться с приступами тревоги, тебе нужно заново научиться определять реальную опасность в своем окружении».

Короче говоря, при малейшем намеке на конфликт мое тело врубает режим защиты.

Потому что раньше конфликты означали самую разную боль.

Но это Нова, напоминаю я себе. Полная противоположность угрозе. Что бы ни изменилось, кем бы она ни стала за те годы, что прошли с тех пор, как мы сидели под деревом, она все еще королева Улиткограда. Она целовала мою ладонь, когда прикосновение любого другого человека было для меня невыносимым.

Она не причинит мне боль.

Я заставляю себя спросить:

– Ты в порядке?

Голос мой звучит несколько выше обычного.

Нова вскидывает голову. Мы все еще идем по тропинке. Я почти вижу крышу дома, где жил сторож заповедника.

– Да, – говорит Нова, не сбавляя шага. – Почему ты спрашиваешь?

Учащенное сердцебиение и стук в висках подсказывают, что лучше оставить этот разговор, но я продолжаю:

– Ты какая-то мрачная. Я… я что-то не то сказал?

На ее лице появляется удивление.

– Вовсе нет. Я просто… думаю.

– О чем?

Глядя на нее, я не понимаю, почему не узнал ее раньше. Наверное, потому, что не ожидал снова ее увидеть, или потому, что плохо помнил, как она выглядела. Фотографий у меня нет, а времени прошло много.

Но теперь, когда я знаю, картинка складывается. Из мелочей. Ее ногти такой же формы, как в те годы, когда она аккуратно пальцами поднимала камешки, улиток и грязь. Ее глаза такие же большие и обрамленные длинными ресницами, которые я заметил еще мальчишкой, когда они касались моей руки во время поцелуев. Что же до остального… Я не могу думать о том, как чудесно она выглядит в своей футболке из книжного с надписью «VAL'S BOOKSTORE» прямо под ключицами и в джинсах с разрезами на коленях.

– Наверное, я думала о том, что у тебя есть девушка, – говорит Нова, словно читая мои противоречивые мысли. – И как это здорово.

Я не ожидал такое услышать. Мой взгляд, случайно опустившийся на ее губы, резко поднимается к ее глазам.

– Здорово? – повторяю я.

Нова кивает:

– Разве это не смысл человеческой жизни? Любить других людей? Круто, что у тебя это есть.

Чуть не поперхнувшись слюной,