Какие планы на Рождество? - Карен Понт
— Не знаю, говорят, женщины вообще не приспособлены для путешествий налегке. Вот моя сестра, например…
— И опять эти ваши сексистские клише! Сколько еще вам повторять? Не все девушки чахнут по прекрасному принцу и не все путешествуют с четырьмя чемоданами и двадцатью четырьмя парами обуви. И чего же, интересно, вы еще ожидаете? Падений в обморок? Боязни пауков? Топографического кретинизма? Хотите увидеть все сразу?
— О, это бы с удовольствием, но впереди у нас немало километров пути. А поскольку штурман из вас так себе, то мне бы не хотелось потратить пару лишних часов на дорогу.
— У меня на телефоне скачан навигатор Waze. А сейчас, вот в этот самый момент, меня преследует желание выцарапать вам глаза ложечкой для карвинга, знаете, которой из дыни шарики выковыривают.
Его это явно не испугало, потому что он от души расхохотался.
— Подкалывать вас — сущее удовольствие, — сказал он, потянувшись к моему чемодану.
— Я и сама справлюсь. Вы мне не нужны.
— Прекрасно, прекрасно. Если даже простая любезность для вас сексизм, тогда я не настаиваю.
Хватаюсь за свой чемодан и понимаю, что весит он, мягко говоря, целую тонну. Но лучше уж съесть живых слизней, чем попросить о помощи.
Предчувствую, что впереди пять самых долгих дней в моей жизни. Еще хуже, чем каникулы у кузины моей матушки, в которые я в основном сидела на диване надутая из-за того, что мне не давали куклу, краем глаза следя за тем, как они целыми днями играют в скрабл. Время тянулось бесконечно.
Наконец в паркинге, спустившись с чемоданом в руке четыре этажа без лифта и наверняка уже заполучив воспаление сухожилия в тройном размере, я вижу перед собой камеру видеонаблюдения. Зная, с кем приходится иметь дело, я опережаю его и говорю:
— Если вы еще когда-нибудь позволите себе хоть один пошлый намек, предупреждаю вас, я поднимаюсь обратно вместе с чемоданом, и плевать на мою честь.
— Ничего я говорить не стану. Вот только мне жалко ваше плечо. Я припарковался вон там, — и он указывает на черный сверкающий кабриолет.
— Это что, ваша машина?
— Ну да, а что?
— Я думала, что…
— Что охранник дома, тип вроде меня, не может позволить себе такой прекрасный автомобиль? — перебивает он. — А вы ожидали увидеть старую и вконец раздолбанную двести пятую модель? Вижу, в вас тоже предостаточно стереотипов, — он разводит руками, подмигивая мне.
— Нет, нисколько, но признайтесь, что… Хотя нет, ничего.
— Это подарок моего отца. Он подарил мне ее на… Давненько это было, чего теперь вспоминать. Так вы садитесь? — спрашивает он, с широкой улыбкой распахивая передо мной дверцу.
Как это возможно, что один и тот же тип одновременно и так отвратителен, и так обольстителен?
Я всегда любила поездки на автомобиле. У меня-то водительских прав нет, зато я просто обожала быть пассажиркой. Смотрела, как за окном проплывают пейзажи, и отпускала фантазию на волю. Чаще всего я в конце концов засыпала, убаюканная шумом мотора.
Родители рассказывали, что совсем малышкой я часто плакала, и вот однажды, уже не зная, как со мной справиться, и размышляя, что предпочесть — шмякнуть меня об стенку или выкинуть в помойку, они решили утихомирить мой рев, катая на машине. Вариант менее экологичный, но и менее опасный. Оказывается, я немедленно переставала реветь и уже через несколько километров засыпала.
Я наблюдаю за Давидом — он сосредоточен на дороге и кажется слишком напряженным для человека, который едет навестить семью на рождественские каникулы.
— А вы серьезно готовитесь ко встрече с людьми, которых любите, — говорю я, просто чтобы прервать молчание.
— С чего вдруг такие выводы?
— Ваше лицо. Оно раздраженное и напряженное. И вы за целый час не сказали мне ни единой гадости.
— Ого, этого не хватает? Если вам так легко можно доставить удовольствие, я попробую.
— О, не церемоньтесь. Но могли бы хоть что-нибудь рассказать мне про вашу семью. Мне же предстоит отыгрывать роль вашей милой подружки.
— И что вы хотите узнать?
— Ну, сама не знаю. Кто там будет, например?
— Моя мать Элен. Одна из ее лучших подруг Валери, она нам всем как тетушка, а еще моя сестра Маделина и ее муж Людовик. И мой брат.
— Которого тоже как-то зовут? — уточняю я, будто это не само собой разумеется.
Вдруг чувство, что в кабине стало нечем дышать.
— Донован.
Он так выплюнул это имя, словно ему в рот попал песок.
— Ах да. Еще Бумазей, это наша собачка.
— Бумазей? Какая прелестная кличка. Пудель или йоркшир?
— Горная пиренейская порода.
— Горная? Пиренейская? И его зовут Бумазей?
— Да. Почему бы ему не зваться Бумазеем?
— Да просто так. Если, например, он попадает в компанию других пиренейских горных псов — нелегко ему, наверное, придется с такой кличкой. У бачков с собачьим кормом, думается мне, будет стоять громкий собачий хохот.
— Это может вас удивить, но я уже много лет активно борюсь со стереотипами по отношению к собакам. Когда видят немецкую овчарку, сразу думают, что ее зовут Рекс, Гурт или Макс — короче, имя как резкий сухой щелчок, сразу вызывающий страх. А если присмотреться — может, этой немецкой овчарке больше понравилось бы называться Леденцом, Нежностью или Перышком. Долой эту диктатуру собачьих имен. Нашу горную пиренейскую собаку зовут Бумазей, и точка.
Жду, что он сейчас рассмеется, но он как никогда серьезен. И неожиданно, и трогательно.
— Итак, мы будем с вашей матерью, ее подругой, которая вам вместо тети, сестрой, зятем, братом и псом Бумазеем. А вашего отца что, не будет?
— Нет. Мой отец умер несколько лет назад. Он работал в группе горных спасателей. Как-то ближе к вечеру после обвала снежной лавины их вызвали разыскивать исчезнувшую шведскую туристку. Несмотря на все предосторожности, их накрыло следующей лавиной. Два сотрудника группы, одним из которых был мой отец, так и не смогли выбраться.
— Как это ужасно. Простите, я не знала. Очень сожалею.
— Что теперь говорить. Он знал, что работа связана с риском.
Взволнованная, я накрываю ладонью руку Давида. Скосив на меня взгляд, он вдруг начинает хохотать.
— Не забегайте вперед далеко, а то выйдет слишком легко.
— Простите, что?
— Мой отец не умирал. Но для меня он почти не существует. Последние новости про него — что он где-то в Австралии с новой женой, которая его на двадцать лет моложе. Он взял и быстренько свинтил от матери два года назад, чтобы, так сказать, наверстать упущенное время. Со скандалом и долгами.
— Подумать только,