После развода не нужно возвращать (СИ) - Лебедева Катя

Я пытаюсь вырваться, отшатнуться от этой ядовитой близости.

И в этот момент, словно по воле какого-то высшего, ироничного провидения, дверь в переговорную со скрипом приоткрывается.

В проеме стоит Алиса, моя принцесса.

Ее личико заплакано, щеки пылают румянцем истерзанных слез, в руках она изо всех сил сжимает своего потрепанного плюшевого зайца, своего единственного защитника в этом огромном, пугающем мире.

Она испуганно осматривает комнату, полную незнакомых, строгих взрослых, ища спасения. И тут ее взгляд, скользнув по чужим лицам, падает на меня и Глеба.

Особенно на Глеба, на того самого «доброго дядю» с той самой старой фотографии, которую она тайком хранит под подушкой и на которую смотрит перед сном, рисуя в голове сказку о папе.

Ее лицо мгновенно преображается. Слезы, словно по волшебству, высыхают, а на смену им приходит сияющая, безудержная, ослепительная улыбка, озаряющая своим светом весь мрачный кабинет.

Она протягивает к нему свою маленькую, пухлую ручонку, и звонко, на весь кабинет, пронзив гнетущую тишину, кричит то слово, которое навсегда изменит все.

- Папа.

Глава 16

Ева

Мир замирает в странном, затяжном моменте. Даже воздух кажется окаменевшим, а звуки застывают хрустальными осколками в пространстве.

Я остаюсь неподвижной, все еще ощущая жгучую полосу на запястье, где секунду назад сжимали его пальцы. Не могу оторвать взгляда от этой невозможной картины, от моей маленькой дочери, которая только что назвала его отцом.

Это слово все еще звенит в ушах, раскатываясь эхом в гробовой тишине кабинета, наполняя пространство новым, пугающим смыслом.

И Глеб застывает.

Его гнев, такой яростный и реальный мгновение назад, растворяется без следа, уступая место полному недоумению. Он медленно, будто преодолевая невидимое сопротивление, разжимает пальцы, и я чувствую, как по коже разливается жгучее онемение.

Его взгляд прикован к Алисе.

- Папа! - снова зовет она, и в этом зове слышны и нетерпение, и надежда, и какая-то давняя тоска.

И тогда в нем что-то ломается. Срабатывает какой-то древний, дремлющий инстинкт. Не говоря ни слова, он наклоняется к подбежавшей малышке, и подхватывает ее. Глеб сажает ее на сгиб локтя, как когда-то давно делал это много лет назад с Матвеем.

От этой простой, домашней картины у меня сжимается сердце.

Алиса взвизгивает от восторга, ее слезы окончательно сменяются счастливым смехом. Она крепко обвивает его шею пухлыми ручонками, прижимается к его щеке и шепчет ему на ухо, но так доверчиво и громко, что слышно каждое слово.

- Я так по тебе соскучилась! Ты как на картинке, только большой-пребольшой!

Ее пальчики нежно гладят его щеку, изучая каждую черту с детским любопытством и обожанием, а Глеб смотрит на нее, и в его глазах шок, непонимание. Он потерян, он не знает, что сказать или сделать, и просто держит ее, эту маленькую девочку, которая без тени сомнения считает его своим отцом.

Атмосфера в кабинете преображается. Напряжение и неловкость моего побега и его гнева растворяются, уступая место всеобщему умилению.

Партнеры улыбаются, перешептываются, глядя на эту сцену. Мистер Эдвардс наблюдает за нами с мягкой, понимающей улыбкой и, наконец, нарушает тишину, обращаясь ко мне.

- Мисс Ева, какой очаровательный ребенок! И какая трогательная сцена, просто дух захватывает от такой искренней любви. Но, знаете, у меня возник один вопрос, - его проницательный взгляд скользит по моей руке, беспомощно лежащей на столе, затем переходит к руке Глеба, уверенно поддерживающей Алису. - Если, конечно, это не слишком личное… почему вы с супругом не носите обручальных колец? В наши дни это стало довольно редким явлением, особенно для пары, у которой такой прекрасный и явно любимый ребенок. Просто любопытно, может быть, это какая-то принципиальная позиция или осознанное решение?

Я замираю. Кровь отливает от лица, и мне кажется, будто пол уходит из-под ног.

Вот он, вопрос, которого я боялась больше всего на свете. Я не могу издать ни звука. Мой разум, еще секунду назад лихорадочно искавший выход, теперь молчит. Я просто смотрю на мистера Эдвардса широко раскрытыми глазами, чувствуя, как струйки пота стекают по спине.

Глеб, видя мой окаменевший взгляд и безмолвие, хмурится. Он не понимает слов, но отлично считывает мою панику. Его голос снова становится жестким, но теперь в нем сквозит не только раздражение, но и тревожная настороженность.

- Ева, что он сейчас спросил? Что он там такое сказал, что ты остолбенела? Переведи мне его слова.

Я медленно перевожу на него взгляд. Вижу его нахмуренный лоб, его руку, все еще уверенно обнимающую нашу дочь. Вижу сияющее, полное безграничного доверия личико Алисы, прижавшееся к его плечу.

Воздух снова сгущается, становясь тяжелым и спертым, давя на виски.

Я делаю глубокий, прерывистый вдох, цепляясь взглядом за его холодные глаза, и произношу тихо.

- Они спрашивают… почему мы с тобой не носим обручальных колец.

Глава 17

Глеб

Маленькое теплое тельце доверчиво прижимается ко мне, наполняя пространство вокруг невидимым сиянием. Я смотрю на мою дочь, и это осознание обрушивается на меня с невероятной силой, пронзая каждую клетку моего существа.

Ее глаза - точная копия Евиных, тот же пронзительный, чистый цвет, в котором тонет мое сердце. Когда она улыбается, на ее щеках проступают такие же очаровательные ямочки, что были у Евы, когда я впервые увидел ее смеющейся двадцать лет назад, в тот солнечный день, который навсегда изменил мою жизнь.

Темно-каштановые волосы с медным отливом, все как у матери, каждый локон словно хранит отблеск того счастья, что мы когда-то делили на двоих. Но когда она поворачивает головку, я замечаю три крошечные родинки на ее шее, выстроившиеся в аккуратную линию. Такие же, как у меня. Мои гены. У сына такая же россыпь.

Гнев поднимается, обжигая изнутри.

Как она посмела?

Как она могла скрыть от меня это чудо?

Она ведь прекрасно знала, как я мечтал о дочке после рождения Матвея. Сколько раз я говорил ей, что хочу маленькую принцессу, которую буду носить на руках, которую буду оберегать от всех невзгод. А она… она украла у меня эти бесценные годы. Украла первые неуверенные шаги, первые лепетания, все эти драгоценные мгновения, которые не вернуть.

И вот этот невинный вопрос о кольцах выбивает, и я вижу, как Ева замирает, словно превращается в изящную статую. Ситуация складывается сама собой, как частички сложного пазла, образуя целостную картину. Все в этой комнате видят счастливую семью: отца, мать и ребенка.

И знаете что?

Пусть так и будет.

Это не просто удобная маска, наброшенная на наши раны. Глядя на это маленькое создание, которое обняло меня с такой безграничной доверчивостью, я понимаю, что хочу скорее все изменить.

Я хочу вернуть все. Все, что было до того, как наша жизнь пошла под откос, все те чувства, что мы когда-то дарили друг другу.

- Я не знаю, что им ответить, - тихо говорит мне Ева, и ее голос, дрожащий от напряжения, выводит меня из глубоких размышлений.

- Когда не знаешь, что сказать, всегда нужно говорить правду, - отвечаю, заставляя ее встрепенуться, словно от легкого толчка. - Сейчас просто переводи за мной, дословно, не меняя ни единого слова.

- Я не собираюсь посвящать посторонних людей в нашу семейную драму и выносить сор из избы, - шипит она в ответ, ее прекрасные глаза вспыхивают гневом, в котором боль и сопротивление. - Это неправильно и абсолютно неуместно сейчас.

- Я не знаю, о какой драме ты говоришь, - говорю, глядя ей в глаза. - Никакой драмы здесь нет и в помине, дорогая. Так что просто переводи. Дословно, как слышишь, без лишних эмоций.

Она закусывает губу, сжимая пальцы в бессильном гневе, но через мгновение, преодолевая внутреннее сопротивление, кивает.