Развод. Цена ошибки - Дарина Королёва

— А вот, — достаю следующую папку, — показания свидетелей о состоянии стройки. Особенно впечатляет рассказ прораба Михаила Петровича — того самого, которого вы, Вадим Викторович, пытались подкупить. Но он оказался честнее, чем вы думали. Гораздо честнее.

Вадим бледнеет ещё сильнее, хотя казалось бы — куда уж больше? Его холёное лицо приобретает оттенок несвежего творога. Галстук от Hermes перекошен, словно удавка.

— И наконец, — я выдерживаю театральную паузу, — фотографии нелегальных рабочих. Практически рабский труд, вы не находите? Никаких контрактов, никакой техники безопасности, живут в хлеву... Просто мясо на убой. Полюбуйтесь, ваша честь, как блестяще работает господин Вавилов!

Зал буквально замирает — кажется, люди даже дышать перестали. В этой звенящей тишине особенно отчётливо слышно, как Вадим судорожно сглатывает.

Адвокат Вадима, наглый полный мужчина в очках в золотой оправе, подскакивает как ужаленный:

— Протестую! Это домыслы! Ничем не подтверждённые инсинуации!

— Протест отклоняется, — судья устало машет рукой. — Все представленные документы приобщить к делу. — Он окидывает зал тяжёлым взглядом. — На сегодня достаточно. Дело принято к рассмотрению. Следующее заседание через неделю. Подсудимый останется под подпиской о невыезде.

Удар молотка ставит точку в первом акте этой пьесы. Первый раунд остался за мной — я это чувствую каждой клеточкой тела. Вижу в глазах Вадима смятение пополам с яростью, страх вперемешку с недоверием. Он всё ещё не может поверить, что его прижала к стенке та самая женщина, которую он считал половой тряпкой.

Я царственно удаляюсь из зала, чувствуя его ошалелый взгляд, буравящий мою спину.

Каждый мой шаг — триумф, каждое движение — победа. Пусть смотрит! Пусть заново открывает для себя ту, которую считал серой мышью, бессловесной прислугой, покорной женой.

Его Ритуси больше нет.

Она сгорела в огне предательства, растворилась в слезах унижения. Теперь перед ним я — новая, опасная. Безжалостная. Та, с которой лучше не связываться, если не хочешь потерять всё!

В коридоре меня нагоняет его адвокат — запыхавшийся, с каплями пота на лысине:

— Маргарита Сергеевна! Постойте! Может, мы всё-таки договоримся? Вадим Викторович готов на мировую... Приличная сумма компенсации...

Я разворачиваюсь так резко, что он отшатывается. Смотрю в его бегающие глазки, и внутри поднимается волна брезгливости:

— Договоримся? — мой смех похож на звон битого стекла. — А вы, простите, на какую сумму оцениваете предательство? Сколько стоят бессонные ночи с больным ребёнком? По какому курсу меняются украденные годы жизни?

Он бледнеет, отступает на шаг:

— Но ведь можно найти компромисс...

— Компромисс? — я делаю шаг вперёд, и теперь уже он пятится от меня. — Знаете, в чём проблема таких, как Вадим? Вы считаете, что всё можно купить. Любовь, верность, молчание... Но есть вещи, которые не продаются. Честь. Достоинство. Справедливость.

Разворачиваюсь на каблуках, оставляя его глотать воздух, как выброшенную на берег рыбу.

Сегодня лишь первый ход в этой партии. Впереди много сюрпризов для тебя, Вадим. Каждый твой грех, каждую подлость я припомню. Разыграю, как карты в покере — по одной, со вкусом, наслаждаясь каждым моментом твоего падения.

А козырей у меня целая колода.

Неужели ты всерьёз верил, что я все забуду? Что прощу? Что буду молча глотать слёзы, пока ты наслаждаешься жизнью с очередной длинноногой куклой?

Наивный мальчик! Ты ещё не понял, с кем связался.

Дорогой, ты и представить не можешь, с каким наслаждением я буду топить тебя. Медленно, со вкусом. Смакуя каждую твою агонию.

Что ж, у тебя будет время прозреть. Много времени — в камере СИЗО, по дороге на тюремные нары. И не надейся, что отвертишься! Я устрою тебе вип-места в преисподней. С привилегированным пожизненным абонементом.

Я улыбаюсь холодно, отражению в зеркальной двери.

Вадим даже не догадывается, насколько глубока кроличья нора, в которую он провалился.

Он увяз в ней по уши, по самую макушку. И я позабочусь, чтобы он в ней захлебнулся...

ГЛАВА 21

За спиной слышится торопливый топот — мой адвокат Юрий догоняет меня, почти бежит. Его дорогой парфюм настигает раньше, чем слова:

— Маргарита Сергеевна! Потрясающе выступили! — в его голосе восхищение мешается с профессиональным азартом. — Просто блестяще! Видели лицо Вадима, когда вы выкатили претензии?

Его слова доносятся будто сквозь вату. В ушах всё ещё стоит звон от напряжения прошедшего заседания. А может, от сдерживаемой ярости — той самой, что я так долго взращивала в себе, превращая боль в оружие.

— Мы очень близки к успеху, — продолжает Юрий, понизив голос до заговорщического шёпота. — С такими доказательствами... Дело точно завершится в нашу пользу.

Его уверенность накатывает тёплой волной, но в груди всё равно клокочет — жажда справедливости прожигает изнутри, как кислота.

— Я хочу, чтобы он получил максимальный срок. За всё. За каждую слезу, за каждую бессонную ночь, за...

Осекаюсь. Нет, только не это. Не позволю эмоциям взять верх.

— Вы правда хотите его посадить? — удивляется Юрий, одновременно восхищаясь.

Механическим движением поправляю выбившуюся прядь — этот жест я отточила до автоматизма, как и многое другое в моей новой жизни. Под ложечкой противно сосёт — как всегда, когда накатывают воспоминания о том дне.

Замечаю, как его взгляд скользит по моей фигуре: дорогой костюм от Шанель, идеально уложенные волосы, туфли на высоком каблуке. Ни следа той затюканной домохозяйки, которой я была год назад.

В его глазах пляшут искорки интереса — профессионального? Или...

— Понимаете, дело не только в личной неприязни к бывшему мужу... — слова царапают горло, но я продолжаю. — Он преступник, по вине которого пострадали люди. Реальные люди, Юрий! Помните показания прораба? Сломанная жизнь, искалеченная семья... А сколько таких случаев мы ещё не раскопали? Зло должно быть наказано. — Делаю паузу, сжимая кулаки. — Я ненавижу несправедливость. А преступник не должен разгуливать на свободе, прикрываясь статусом и деньгами.

— Ух... — Юрий присвистывает, его глаза загораются ещё ярче. — А вы опасная женщина, Маргарита Сергеевна! Не в том смысле, что... — запинается, и это выглядит почти мило. — В хорошем смысле. Сильная. Принципиальная.

Расправляю плечи — ещё один выученный жест. Телу нужна эта бравада, даже если внутри всё дрожит от напряжения.

— Я была другой... — горло перехватывает, но я справляюсь с собой. — Всего год назад... Знаете, какой я была? Тихой. Послушной. "Да, дорогой", "конечно, милый", "как скажешь, любимый"... — каждое слово сочится ядом. — Но знаете, какой жестокой бывает жизнь? Она не оставляет выбора. Приходится меняться, чтобы просто... выжить. Отращивать когти и клыки, чтобы защищаться. Бороться за свои права, за правду, за своих близких...