Вероника. Исповедь влюблённой - Лариса Борисовна Эвина

— Люда, ты не первый раз попадаешь сюда? — деликатно начала разговор.

— А по мне не видно, подруга? Я тут, можно сказать, инвентарный номер. Я даже номера скорых запомнила, которые меня сюда привозят. Ты думаешь, почему меня привозят на скорой? Родственнички стараются заботу проявлять. Уж очень им моя квартира приглянулась. И теперь стоит мне расплакаться и голос повысить, так они за телефон хватаются, неотложку вызывают. Хотят из меня недееспособную сделать, в пансионат упаковать, чтобы квартирку оттяпать. Но фиг у них получится!

— И что ты придумала?

— Я не придумала, врач настаивает оформить инвалидность. Получить для начала рабочую инвалидность. Я же работаю. Для этого надо полежать месяца три, чтобы поставили диагноз и отправили на комиссию.

— Да, что ты работаешь, я видела, — улыбнулась Вероника.

— Куй железо, пока горячо! Тем более, конкуренции у меня здесь нет.

— А как ты сюда первый раз попала?

Людмила опустила голову, и неожиданно из её глаз потекли слёзы.

— Ой, прости. Если тебе больно вспоминать об этом, можешь не говорить, — обняв новую подругу, зашептала ей на ухо Вероника.

— Почему больно? Это уже в прошлом. Я своё отревела. Меня изнасиловал собственный муж. У нас уже были дети, а он не мог пережить, что я вышла за него замуж не девочкой. Однажды он напился сильно, завалил меня на диван… Я кричала, а он изнасиловал меня. Мне было больно, страшно, что он ещё что-нибудь со мной сделает. Я вырвалась и убежала. Даже не помню, как очутилась э кафе, выпила три рюмки водки, размазывая тушь по щекам, забралась на стол и стала танцевать. Бармен меня уговаривал перестать это делать, но мне было плевать и я закатила истерику. Тогда охрана вызвала скорую. А ты как сюда попала?

— Из-за того, что плохо разбираюсь в мужчинах. Короче, я влюбилась, а он меня бросил. Я как раз работу потеряла, а кому нужны чужие проблемы? Наверное, нашёл себе побогаче. Откуда я знаю?! Он меня в постели назвал чужим именем. А перед тем, как меня привезли в больницу, я не спала три или четыре дня.

— Не переживай. Знаешь, как я себя успокаиваю? Я про себя говорю: «Я не сумасшедшая — со мной это случайно!» От характера не лечат. Ты держись за меня, а то тебя тут могут заклевать. Я тебя в обиду не дам, подруга.

— Спасибо. Людмила, — с благодарностью в голосе ответила Вероника.

Люда знала, что говорит. Вскоре её слова подтвердились. Было время ужина, и пациенты отделения толпились в очереди у раздаточного окошка со своими плошками и вилками. Вероника с Людмилой уже отходили с тарелками, наполненными гречкой и гуляшом, как дорогу им перегородила фигура Громилы, женщины необъятных размеров. Она отличалась хамством и непредсказуемостью, и все держались от неё подальше. Судя по недовольному лицу Громилы, настроение у нее было паршивое. Вероника была сосредоточена на тарелке, которую с осторожностью несла, чтобы поставить на стол, когда столкнулась с Громилой.

— Куда прёшь, цыпка? Не видишь, люди идут? Дай-ка мне твою пайку, а сама встань в очередь заново. Я думаю, ты никуда не торопишься? — вызывающим голосом пробасила Громила, хватая ручищами тарелку Вероники.

В столовой повисла гнетущая тишина. Все замерли. И тогда Вероника, вне себя от унижения, неожиданно согнула вдвое оловянную вилку и с ненавистью замахнулась ею на обидчицу, чудом не попав ей в глаз.

-. Подавись, — на всю столовую, не думая о последствиях, бесстрашно ответила Громиле Вероника. И всучила ей тарелку.

Громила, вытирая лицо от крошек каши, не ожидала такой реакции от худенькой «интеллигентки». Неизвестно, чем бы закончился этот инцидент, если бы рядом с Вероникой не стояла Людмила. Обняв подругу за плечи, она оттащила её на безопасное расстояние от Громилы, которая явно была готова к продолжению выяснения отношений.

— Отошла от неё! — звонко крикнула беспредельщице Люда. — В «строгую» палату захотела?

Расталкивая толпу, в столовую вбежали два санитара. Авторитетная в их кругах Людмила объяснила возникшую ситуацию. Громилу с двух сторон подхватили под руки и увели в «строгую» палату. А кухонные работники оперативно поменяли вилки на ложки.

Так Вероника, не без помощи Люды, прошла «боевое крещение», и после этого случая они держались рядышком. Вместе ходили в тренажёрный зал, где иногда с женской группой занимались парни. В зале висела груша для боксёров, и занятия для Вероники всегда начинались с неё. Людмила смотрела на подругу с удивлением. Все торопились занять велосипеды, а Вероника дубасила с неистовой одержимостью красную кожаную грушу и что-то шептала при каждом ударе. Если бы Люда подошла поближе, она бы услышала: «Я лучшая. Ты пожалеешь. Я докажу». Так Вероника поднимала свою самооценку, пострадавшую от ухода Гоши. Так она пыталась залечить раны в сердце.

Увлекаясь немного картами Таро, она знала, что выпавшая на её сигнификацию «Тройка мечей» — это разбитое сердце. На карте сердце изображалось с вонзёнными тремя мечами. Никакая кардиограмма не в состоянии была определить, что сердце Вероники мертво. Только новая любовь способна его исцелить. Время — лучший лекарь, но, судя по стихам, которые сочились, как кровь, из сердца Вероники, время не торопилось и не пеклось о её скором выздоровлении.

А доказательством неверности этого постулата также были тетради Вероники, в которые она записывала новые стихи о безответной любви. И, что самое удивительное, именно через стихи и её любовь исцелялось сердце.

Стихи рождались страстью

И искренностью слов,

Не все дороги к счастью —

Мной выучен урок.

Благословлён любовью

Твой путь, что без меня.

Ты подарил мне счастье,

Когда была твоя.

Благословляет солнце

Опять к тебе прийти.

Благословляет жаркое

Любовью прорасти.

Благословили ветры

Распущенный цветок:

В нём зёрнышко надежды,

Сломить никто не смог.

И я с благословеньем,

Как с меткой на спине,

Пишу сквозь поколенья

Признания тебе!

Благословляю встречу!

Короткий срок любви…

В безбрежном небосводе

Мы много звёзд зажгли.

Вероника перечитала стихотворение. Она удивилась, что не держит зла на Гошу. Не навещает её в больнице? Так и к другим мало кто приходит. Зато она наполнилась стихами. Жаль, что не может прочитать их любимому. Но она продолжала писать стихи и письма, не отправляя адресату и лишь приговаривая: «Прощаю тебя и отпускаю».

Она больше не звонила Гошиной маме. Гордость не позволяла