Васю учить - только портить (СИ) - Кит Тата

Зато на мне ужасно удобная футболка Петра, в которой я выгляжу так, будто кроме нее на мне ничего больше нет. Даже шортов не видно.

И пахнет приятно – немного порошком, дезодорантом и чуть-чуть мужским потом.

Не воняет, а именно пахнет.

Сразу после ванной, я пошла в свою комнату, слыша, что внизу Банзар включил чайник и гремел посудой.

Едва я вошла в комнату, как телефон на прикроватной тумбочке ожил. Звонил папа.

Может, на мне жучок какой установлен, который реагирует на испорченный «товарный вид»? Иначе я не понимаю, почему папа вдруг решил позвонить? До этого от него даже смски не было, только мама звонила, пока его рядом не было.

Сев на край кровати, я взяла телефон и, глянув на потолок, нехотя ответила на звонок:

- Да?

- Доброе утро, дочка, - подозрительно спокойный голос папы заставил напрячься сильнее, если б он привычно на меня ворчал или кричал.

- Доброе, - выронила я, старательно выискивая, в чем тут подвох.

Неужели ему кто-то уже доложил, что я побывала в старом колодце?

- Ничего не хочешь мне сказать?

- Я? – мои брови поползли к линии роста волос. – Это ты мне позвонил, ты и говори.

- Смотрю, треть дней от срока наказания не сделали тебя умнее.

Я молча закатила глаза. Слегка отвалилась назад, чтобы откинуться на спину, но вовремя вспомнила, что она вся у меня в ссадинах.

- Ты же сам как-то говорил, что бабе умной быть необязательно. Достаточно рожей смазливой выйти. По-моему, я вышла именно по твоей заповеди. Чего ты от меня ждёшь?

- На принцип решила пойти? – я точно знала, что папа сейчас стал багровым от закипающего котла злости внутри него. А губы его превратились в тонкую белую нитку от усилия, с которым он их сжимал, чтобы не начать кричать на меня прямо сейчас. – Думаешь, папа с мамой за десять дней с ума без тебя сошли? Раз не поняла, зачем я тебе звоню, то живи теперь в этой деревенской срани все тридцать дней, на которые наказана.

- Это всё, что ты хотел мне сказать, папа? – повела я бровью, напуская на себя нарочитое спокойствие. А у самой пальцы в кулак сжались и ногти в ладонь впились от злости. – Если это всё, то мне пора, а-то у меня в этой срани слишком много дел.

Папа молча и резко бросил трубку. Я швырнула телефон на кровать за своей спиной и шумно втянула носом воздух.

Не реветь, Вася! Не реветь!

Ты не показала своей слабости во время звонка, не покажешь и сейчас. Фиг он дождётся, что я стану его покорной дворняжкой. Мне двадцать лет, а мне до сих пор указывают, что мне носить, где ходить, как стоять и что говорить. Хотя бы этих чёртовых тридцать дней я хочу почувствовать свободу, которой у меня никогда ещё не было.

Телефон за спиной снова зазвонил. В этот раз звонила мама.

Нехотя, я ответила на звонок:

- Да?

- Ну, что ты за человек, Василиса? – тут же порицательно вздохнула мама. Всё ясно. Папа вышел из себя и вынес мозг маме. – Ну, когда ты научишься нормально разговаривать с папой?

- Когда он научится нормально разговаривать со мной.

- Да когда же вы научитесь друг друга слушать? Два сведёныша, блин! – ворчала мама, стараясь при этом говорить тише. Похоже, папа где-то рядом. – Если бы ты сейчас сказала, что соскучилась и хочешь домой, то папа бы уже отправил за тобой машину. Водитель уже ждал отмашки, чтобы ехать за тобой. А ты взяла и опять всё испортила своим поганым языком. Неужели нельзя быть с папой чуть-чуть умнее и мягче? Ты же знаешь, какой он у нас эмоциональный, Вась.

- Он наказал меня на тридцать дней, вот пусть и держит своё слово до конца. Или сам со своим водителем пусть катается, сколько ему влезет. А мне пора… на ферму, - бросила я и отключила звонок.

Выключила даже вибрацию на телефоне и закинула его в ящик тумбочки поглубже, чтобы хоть как-то успокоить поднявшиеся нервы.

Даже раны на спине не беспокоили и не выбивали из меня слёзы так, как это сделал звонок родителей.

И снова я виновата во всём. Снова я не так ответила, не те подобрала слова и не ту интонацию использовала.

Порывисто встав с кровати, я вышла на балкон, оперлась ладонями в балюстраду и полной грудью вдохнула теплый воздух солнечного утра. Слёзы отступили, ком в горле рассосался как утренний туман над рекой.

Внизу Банзар звал меня попить с ним чай, иначе Пётр даст ему своих фирменных пиздов, если я не поем.

Только ради сохранности Банзара я спустилась вниз и пошвыркала с ним чай.

Ближе к обеду в дом вернулся Пётр, за это время я успела прибраться на кухне, напоить и накормить всю живность и проводить Банзара до «уазика», так как Пётр позвонил и наказал ему съездить на ферму.

Сам Пётр, едва вошёл в дом, сразу окинул меня обеспокоенным взглядом. Весь в пыли, со снятой футболкой на обнаженном плече, он выглядел так, будто бежал ко мне лесом-полем с пакетиком лекарств, что был зажат у него в руке.

- Ты чего бледная такая? Плохо?

- Нормально всё. Устала просто, - я опустила взгляд и отвернулась. Внутри поднялось абсолютно детское желание нажаловаться Петру на папу, но я помнила, что Пётр папин друг, а не мой. Так что, очевидно, в этом споре он будет не на моей стороне.

- Я привёз мазь. Давай спину, намажу, и мне надо обратно ехать.

- Хорошо. Только я сначала приму душ и смою грязь, кровь и то, что мне там намазал фельдшер.

- Только быстро, - кивнул Пётр и положил пакетик с лекарствами на стол, а сам открыл холодильник и пригубился к трехлитровой банке холодного молока.

После душа, который я приняла, стискивая зубы от того, как пощипывало раны, я спустилась к Петру на кухню в одном полотенце. Смысла в том, чтобы одеваться, не было – ему, всё равно, нужна моя голая спина, чтобы нанести необходимую моим ранам мазь.

Перекинув влажные волосы через плечо, чтобы не заслонять ими спину, я молча села на стул, отвернувшись от Петра, и ослабила полотенце так, чтобы оно открыло спину, но при этом продолжало прикрывать грудь.

- Это не больно? – спросила я, глядя в пол под своими ногами.

- Нет, - хрипло ответил Пётр и, прочистив горло, зашуршал пакетиком и упаковками с лекарством.

Через несколько секунд спины коснулось что-то холодное, что заставило меня вздрогнуть и ощутить мурашки по коже.

- Больно? – тихо спросил Пётр, аккуратно нанося мазь на раны.

- Страшно просто, - ответила я так, чтобы в моём голосе звучала улыбка. – Я же не вижу, чем вы там меня мажете.

- Ничего страшного. Это просто мои сопли.

- А холодные почему? – улыбнулась я в этот раз по-настоящему.

- Я ж молоко холодное попил.

- Логично, - мне показалось, что Пётр слишком аккуратничает, вероятно, не рискуя сделать мне больно. – Не бойтесь. Я потерплю.

- Да кто тебя знает? Может, взбрыкнёшь, кобылка. А я сзади, - в его голосе тоже слышалась улыбка. А я, наконец, смогла расслабиться и даже прикрыть глаза, просто сосредоточившись на том, как мужские пальцы скользили по моей обнаженной спине и приносили облегчение с каждым прикосновением.

- Мне папа недавно звонил.

- Что говорит?

- Хотел вернуть меня сегодня домой.

Пальцы на моей спине застыли без движения. Кажется, я перестала слышать даже дыхание за своей спиной.

- А ты что? – наконец, произнес Пётр слишком отстраненно.

- Напомнила ему, что наказана на тридцать дней, а не на десять. Поэтому осталась с вами… то есть, у вас… в вашем доме, - говорила я сбивчиво. – Но, если хотите, я могу позвонить ему, чтобы он прислал за мной водителя. Если я вам надоела, конечно.

- Кто тебя отпустит? – хмыкнул Пётр, шумно выдохнув, и моей спины снова коснулись его пальцы. – Ты ещё даже конские задницы нормально мыть не научилась.

- Вот и я думаю, что меня ещё наказывать и наказывать нужно.

Глава 21. Пётр

Очень сосредоточенно закрывал тюбик с мазью, пытаясь смотреть только на него и никуда больше.

Вася аккуратно сползла с каря стула и, коротко поблагодарив, начала подъём вверх по лестнице в свою комнату. И взгляд мой, всё равно, невольно завис на её белой спине с красными ранами. За каким-то хреном я намазал ей даже родинки. Теперь, если она решит поразглядывать свою спину в отражении зеркал, главное вовремя сделать рожу кирпичом и сказать, что так и было задумано.