Так бывает... - Надежда Михайловна

— Не слухай их, Люд, это Луговая трындит, ей лень меня такого аппетитного кормить, вопит кажин день- диета, диета...

— Так вы что, вместе теперь? — удивилась Люда.

— Представь, я эту орясину столько лет ждала, он видите ли не усёк, в свое время. Женился вот, развелся, теперь явился:

— Нат, дурак был, теперь понял, что ты — это ты.

— Луговая, блин, договоришься, Заставлю красивую фамиль на Волкову поменять, как и у дочки.

— Ну вас. — Махнула рукой Люда, — вы опять, как в школе, цепляете друг друга не из-за чего.

— Нет Люд, — посерьезнел Вовка, — я по молодости дурака свалял, думал, лучше Луговой кто имеется. Ни фига, да и развелись по обоюдному согласию, уже три года как, деток не нажили, вот с Наткой к лету родим. Думаешь, чего я твоих не стал брать на руки, вон как Сашка? Да боюсь я... Вишь, какой огромный, ухвачу как-то не так, ну на фиг. Стасова, крестной будешь вон с Сашкой.

Или как Вас там-Александр Анатольевич?

— Отвали! — буркнул Шихарь. — Родите, позовете — будем, да Люд?

— Конечно! Ребята, я хотела бы извиниться...

— За что, Люд? — вылупил глаза Вовка.

— За свою тупость, за невнимательность — ведь как школу закончила, никого из вас и не видела толком. Ещё когда в медучилище училась, иногда встречала кого-то, но все на бегу. А потом институт, работа, мне так стыдно.

— Люд, не драконь себя, все нормально. Нас, знаешь, как порадовало, что ты точно такая же и осталась. Мы, я вернее, думал, придешь и начнешь хвастать, где ты была, за границей... типа а вот я, а вот вы.

И замолк, увидев удивленные глаза Люды:

— Дурак ты, Вовка, и не лечишься!

А он захохотал:

— Во, а я что говорил? Стасова и обзывалки — так и не умеет их говорить, это ж с первого класса идет, про дурака-то. Люд! — он чмокнул её щеку. — Да я тебя на понт брал, Шихарь вон думал, что ты по-другому, по-взрослому меня облаешь.

— Шихарь, гони коньяк!! Люд, он "Метаксу" мне проспорил!!

— Детский сад! — покачала она головой.

— Людок, у нас только игрушки стали побольше, а так мы все такие же обалдуи, что внутри заложено, то и есть. Сама понимаешь, были машинки — стали машины, были куклы стали... ай. Чего дерёссья, Луговая? Я тебя люблю, вон при свидетелях говорю. Люд, ты Старостину скажи, возьмет он нас? Мы к нему хотим ходить наблюдаться?

— Конечно, он наших всех себе берет.

— Натулик, мы с Сашкой чуть курнем, а ты минут на пять задержись, дым тебе вреден.

— Иди уже! Люд, он не такой придурок, как кажется, просто в себя никак не придет, он же не знал, что моя дочка — от него. Учился в Москве, в гости наезжал, у меня любовь — у него гормоны... А я его без памяти всегда любила, все тянула про беременность сказать, а он взял и женился, там типа беременная девушка оказалась. Ну вот так и вышло, я уехала к бабуле, там родила. Там и жили все эти годы, домой приезжала, с ним совсем не виделись, ни разу. А сейчас, к школе приехали с дочкой сюда — мамка стала сильно болеть. В школу ведь в другую специально пошли, да вот его теть Таня её случайно увидела, поспрошала аккуратно, чья и откуда, и заявилась ко мне... Я отпиралась до последнего, а она свою фотку, лет десять ей там — под нос сует:

— Ты кому лапшу вешаешь, если так не разглядишь, на очки мои!

А они, Люд, с Полинкой, и правда, одно лицо. Ох и рыдала она потом, до сих пор на меня косится, что внучку скрывала. А у этого бугая детей так и не получилось, темная там история, я не спрашиваю. Он в Москве так и жил, беспрютным, — по его выражению — пивко сосал и бутеры ел. Вот и будем ходить пузатыми вместе. Прилетел по первому мамкиному звонку... опять были вопли... Как я могла? Могла вот. Потом признался, все эти годы жалел, что не со мной. Сразу же и забеременела опять, как в тот раз, нос задирает ходит "Во я какой!"

— А дочка как восприняла его?

— Дочка моя — чистый предатель, с первого дня не отходит от него "Папочка! Папочка!", а этот позволяет ей все, типа компенсирует украденные мной годы.

— Натусик! — засунул голову в кухню Волков. — Мы идем или как?

— Идем, Люд, жду звонка. А лучше приходи со своим малышами к нам — мамка и Полинка обрадуются.

— Вот ведь, судьба как вывернула! — заметила Тома, когда Люда ей рассказала про них. — Только мой-то дубина, слепой на оба глаза... Люд, не серчай, я знаю, что у вас так не будет, но ведь болит за него, дурака, сердце-то.

— Понимаю, сын всегда будет сыном.

— А внуки — внуками, и их жальчее во сто крат! — дополнила Тома.

Генка вот уже второй месяц мотался из Москвы в Питер и назад, выезжая в ночь, чтобы рано утром попасть в морской порт. Там приходил груз из Норвегии — свежевыловленная красная рыба. Её шустро перегружали в большегрузные машины (динозавры — как восхищенно говорил его соседский пацан) — и везли на Мосвку. Рыбу такую Генка сроду и не видел, поначалу впал в ступор — в ящик входило три уже выпотрошенных рыбины, килограммов по пять-шесть.

— Ни фига себе, это ж прям, чудо-юдо, рыба-кит! — восхитился он. — Это семга? — Да нет, — откликнулся мужик, оформляющий накладные, — это горбуша.

— Но она же сухая? — вспомнил Генка мать, она всегда сокрушалась, что рыба не очень сочная.

— Эта норвежская — вещь, её стейки жарить можно без всего, бросил на сковородку, и она сама жир даст.

— Надо же, не знал, да и таких громадных не видел ни разу. Первые разы Генка честно привозил и сдавал грамм в грамм, потом мужики, ездившие на Питер постоянно кой чего подсказали, и Генка, не зарываясь, рыбины две всегда имел, так сказать, навар. Вот и в этот раз — одну продал, а вторую привез домой.

В новой квартире был образцовый порядок, только вот было как-то нежило — не хватало какого-то уюта, что ли.

— Может, вазу прикупить какую? Не хватает женской руки, наверное? — И вспомнил вдруг ту татарочку. — Ну выпадет рейс в те края — заеду, мало ли, может, что и срастется, если с мужем не сошлась.