В объятиях воздуха. Гимнастка - Юлия Туманова
— Из-за каких-то уродов! — вслух возмутилась девушка.
— Точно, — поддержал ее тренер, — по их милости ты спокойно не выйдешь на улицу, не посидишь в ресторане, не прогуляешься по…
— …не заведешь любовника-негра, не ляжешь в больницу лечиться от триппера, — вдохновенно перебила Тамара Ивановна, — даже за круассанами тебе придется посылать человека. Хотя ты не ешь круассанов. Но, извини, в таких обстоятельствах ты не сможешь даже выбирать, что тебе есть. А еще ты лишишься возможности побыть наедине с собой и своими мыслями, ты постоянно будешь слушать чьи-то голоса, видеть чьи-то лица. Не будет тебе покоя, бедная моя девочка! И город влюбленных не подарит тебе никакой любви, кроме любви к тишине в уборной, ибо только там ты сможешь уединиться. И город цветов навсегда останется у тебя в памяти лишь благодаря этим вышитым розам на твоих подушках. И город…
— Хватит! Пожалуйста, хватит! — взмолился Борис Аркадьевич.
Девушки молча разглядывали бабушку, которая на их глазах превратилась в своеобразного оратора и колдунью-вещунью в одном лице.
— Просто молодость вспомнилась, — неожиданно застеснялась Тамара Ивановна.
Веточка улыбнулась понимающе, она тоже вспомнила, кем была в юности ее бабка. Кем только не была! Актрисой провинциального, но известного театра. Писателем-юмористом. Фотографом на пляжах. Телеведущей. Но уже после тридцати бабушка нигде не работала, скопив приличный капитал на самых разных махинациях, которые проворачивала в свободное от работы время. Томочка всегда была авантюристкой, из-за этого и уважение рациональной, законопослушной дочери потеряла. Веточка только сейчас вдруг поняла, какая бездна непонимания лежала всю жизнь между серьезной Ираидой Петровной и ее бесшабашной, ищущей приключений матерью.
— Ладно, отложим сейчас воспоминания, — безапелляционно приказал Борис Аркадьевич, — надо придумать, как обезопасить Вету от посягательств пишущей братии.
— Если на то пошло, пусть она даст парочку туманных интервью, — предложила Кира, — и отправит этих проныр несолоно хлебавши.
— Думаешь, отстанут? — усомнилась гимнастка вполне миролюбивым тоном.
— Будем надеяться. — Тренер все еще хмурился. — Ничего другого не остается.
— Да погодите вы, — замахала руками бабушка, — разве так можно? Вы же ее сами пихаете в пасть к волкам.
— Не преувеличивай, — возмутился Руденко, — никто Веточку в обиду не даст. Наоборот, если повернуть разговор в правильное русло, можно даже повысить ее рейтинг.
— Иди ты! — удивилась Тамара Ивановна. — Если это тебе удалось с простофилей Ребровым…
— Откуда такая осведомленность? — рявкнул Борис Аркадьевич, косясь на воспитанницу.
— Неважно. Твои подвиги оценили по заслугам, но здесь у тебя вряд ли получится провернуть подобное. Наверняка на соревнования такого масштаба приехали профессионалы, а не тюфяки из провинции.
— Не наезжай на провинцию! — обиделся Руденко совсем уж по-детски. — В конце концов, ты сама не в Нью-Йорке родилась.
— Это неважно. Наша первостепенная задача — держать этих профессиональных ищеек подальше от Веты. Я предлагаю вот что…
…Спустя час из номера русской гимнастки Елизаветы Титовой вышли под руку две дряхлые старушки. Согнутые в три погибели, так наклонили головы, что разглядеть их лица казалось невозможным. Когда они зашли в лифт, обе синхронно-отрепетированным движением нацепили на нос темные очки.
Предложив эту идею с переодеванием, Тамара Ивановна позаботилась, чтобы Веточка не осталась в гордом одиночестве. Следовало найти ей пару в этом спектакле. Таким образом, за один час в парижской гостинице произошло исчезновение двух прелестных девушек — восходящей звезды мирового спорта и ее личной врачихи или сестры-сиделки. Зато в баре на первом этаже появились две скукоженные фигуры, на которых тотчас обратили внимание все посетители, включая парочку журналистов, готовых торчать здесь до второго пришествия в ожидании хоть какой-то возможности засечь русскую гимнастку.
— Вот вы где, тетушка Клаудия, — завопил на весь бар Руденко, приближаясь к старушкам, — и тетушка Полли здесь!
Тетушки на ломаном французском поприветствовали тренера, но он не дал им продолжить и снова на весь бар попросил перейти на русский язык.
— Все-таки это язык вашей родины, — попенял он старушкам, — и ваша внучатая племянница, которой мы все так гордимся, говорит исключительно на русском.
При упоминании о племяннице та парочка, которая имела непосредственное отношение к прессе, явственно напряглась. Журналисты — а это были русские журналисты — почувствовали запах добычи. Тем временем Борис Аркадьевич, старательно выговаривая каждое слово, якобы для того, чтобы тетушки-француженки его поняли, рассказывал о самочувствии Веточки.
— Конечно, тетушки, она сейчас в ужасном состоянии, все-таки сорвался такой номер! Нам пришлось срочно отправить ее в закрытый пансионат, чтобы до отъезда в Россию она смогла восстановить свое здоровье и нервную систему. Да-да, ваши средства оказались очень кстати, Лиззи просила передать вам огромное спасибо…
Уже не слушая Руденко, журналисты переглянулись и пересели друг к другу поближе.
— Ты видел ее? — спросил свистящим шепотом первый.
— Нет, она не могла проскочить. Полчаса назад меня сменил Эдик, наш шофер, а до этого я глаз не спускал с ее номера. Оттуда никто не выходил.
— Значит, она вылетела в окно и направилась прямиком в психушку, где ей восстановят ее чертову нервную систему!
— Надо брать за жабры ее тренера.
— Думаешь, ты один такой умный? С ним уже пытались поговорить, все без толку. Господи, редактор меня пришьет!
В это время к Руденко, который до такой степени вошел в роль, что всему бару уже стало известно о расписании пансионата и прогнозах, которые обещали Веточке врачи, подошел солидный, почти седой гражданин. Русские журналисты не сразу поняли, что добыча ускользает. Этот гражданин числился спортивным комментатором в известном французском издательстве и своего упускать не привык. Руденко он знал в лицо и, хотя смысла его вдохновенной речи в баре не понял, принялся действовать. В первую очередь он насел на старушек, так как отрывки их французского долетели до его профессионально-проницательных ушей. Но теперь те упорно молчали, а тренер мычал, показывая, что язык Наполеона ему недоступен. Седой был настойчив и уходить не собирался, тогда Руденко объявил (снова на весь бар), что приглашает тетушек в ресторан, где дотошные французские ищейки, может быть, отстанут от него и его бедных родственников. Название ресторана не упоминалось, но русские писаки все равно загрустили, наличности их обоих вряд ли хватило хотя бы на бутылку шампанского в любом ресторане Парижа. Поэтому там Веточке грозило лишь посягательство со стороны их иностранных коллег. Ей было еще неизвестно, что лучше, и рисковать она не собиралась. Обе старушки так и не сняли темных очков, хотя город уже погружался в вечернюю, прохладную темноту.
Тамара Ивановна вопросительно изогнула бровь. — Поподробнее!
— Ну, это был экспромт, — скромно произнесла Кира и любовно покосилась на подругу, — Веточка придумала это в лифте, и спустя минуту мы ее план
