Мой босс: Искушение соблазном - Яна Марс

— Ты не спишь? — его голос прозвучал негромко в темноте, хриплый от усталости.

Она не смогла притворяться дальше. Сделала вид, что просыпается.

— Нет… Я проснулась. Как… как дела в офисе?

— Уладили. Нашли обходной путь. Но чертовски затратно и по времени, и по ресурсамё, — Марк провел рукой по лицу. — Жаль, что я пропустил ужин. Он был идеальным.

Эти слова задели в ней какую-то больную струну. Идеальным. Да, все было идеально подготовлено для того, чтобы быть разрушенным.

— Ничего… Мы как-нибудь повторим, — выдавила она.

Он снова замолчал. Тишина снова сгустилась, давящая и неудобная. Ариана чувствовала, как ее тайна жжет ее изнутри. Она лежала рядом с отцом своего ребенка и не могла сказать ему ни слова. Это было невыносимо.

И тут он заговорил снова, и его слова прозвучали как приговор, вынесенный заранее.

— Знаешь, пока я сегодня разбирался с этим кризисом, я думал о том, как хрупок баланс. Любой непредвиденный фактор — и все рушится. Теряешь контроль. Все, что ты выстраивал годами, может рассыпаться в прах из-за одной ошибки, одного неверного шага.

Ариана замерла, не дыша. Ее пальцы судорожно вцепились в край простыни.

— О чем ты? — прошептала она.

— О жизни. О бизнесе. По сути, это одно и то же. Нужно просчитывать все на десять шагов вперед. И самое главное — не допускать непредвиденных обстоятельств. Особенно тех, что могут приковать тебя к земле, отнять свободу маневра, сделать уязвимым.

У нее похолодели руки. Она понимала, к чему он клонит. Она чувствовала это каждой клеткой своего тела.

— Марк… а дети? Разве они… разве они всегда “непредвиденное обстоятельство”? — ее собственный голос показался ей чужим.

Он повернулся на бок, чтобы посмотреть на нее. В полумраке комнаты его лицо было строгим контуром.

— В моем мире — да. Ребенок, Ариана, — это не милый розовощекий ангел. Это титаническая ответственность. Это колоссальные ресурсы — временные, финансовые, эмоциональные. Это постоянный источник риска и уязвимости. Ты становишься заложником ситуации. Ты больше не принадлежишь себе.

Каждое его слово было как удар ножом. Холодным, отточенным, безжалостным.

— Но… это же часть жизни. Люди любят, женятся, рожают детей…, — она пыталась говорить спокойно, но внутри у нее все кричало.

— Обычные люди, возможно. Но я не обычный человек. Моя жизнь — это постоянная битва. Я не могу позволить себе такую роскошь, как слабость. А ребенок — это самая большая слабость, какую только можно себе представить. Ты открываешь душу миру, а мир, поверь мне, жесток. Сейчас, когда мы только выстроили наши отношения, когда компания на пороге нового витка развития… ребенок был бы катастрофой. Полной и окончательной.

Он говорил это не со злостью, а с леденящей душу убежденностью. С холодной, железной логикой стратега, оценивающего риски. И в этой логике не было места для любви, для чуда, для спонтанности. Не было места для их ребенка.

Ариана лежала, не в силах пошевелиться, и чувствовала, как что-то важное и хрупкое внутри нее разбивается на миллионы осколков. Ее сердце не просто разбивалось — оно превращалось в пыль. Все ее надежды, все ее мечты о том, как он обрадуется, как они будут вместе выбирать имя, как он будет трогать ее растущий живот… все это было растоптано его безжалостными словами.

Он увидел ее неподвижность и, видимо, принял это за согласие. Его голос стал чуть мягче, но не менее категоричным.

— Я ценю то, что ты сделала сегодня. Это было прекрасно. И я хочу, чтобы наша жизнь была именно такой — предсказуемой, контролируемой, идеальной. Без лишних рисков и проблем. Ты понимаешь меня?

Она не могла ответить. Комок в горле мешал дышать. Она лишь кивнула в темноте, зная, что он все равно не видит.

— Спи, — сказал он, поворачиваясь на спину. — Завтра тяжелый день.

Через несколько минут его дыхание стало ровным и глубоким. Он уснул с легкой душой человека, который высказал свою позицию и уверен в ее правильности.

Ариана лежала с широко открытыми глазами и смотрела в потолок. Слезы текли по ее вискам и впитывались в подушку беззвучными, горькими ручейками. Она положила руку на еще плоский живот. Там, под ладонью, билось крошечное сердце. Их ребенок. Ее ребенок.

И она поняла окончательно и бесповоротно. Она не может ему ничего сказать. Никогда. Его мир не был готов принять эту "катастрофу". Его любовь к ней оказалась условной, с оговоркой "без детей". А ее любовь к нему теперь должна была уступить место другой, более сильной и безусловной любви — любви к этому беззащитному существу внутри нее.

Она осталась одна. Одна со своей правдой, своим страхом и своей новой, самой главной в жизни ответственностью. И впервые за все время их отношений она почувствовала себя по-настоящему одинокой. Не просто покинутой, а одинокой в своем выборе, в своей тайне, в своем грядущем материнстве. Стены пентхауса, которые недавно казались ей домом, снова превратились в красивую, но бездушную золотую клетку. А она была птицей, которая должна была защитить свое гнездо, даже от того, кого любила больше жизни.

50. Западня

Тишина в пентхаусе стала для Арианы оглушительной. Каждое утро она просыпалась с одним и тем же ощущением – будто её горло сжимает невидимая рука. Слова Марка о том, что ребёнок – это "катастрофа" и "непозволительная слабость", висели в воздухе, отравляя каждый вдох. Она превратилась в идеального робота: безупречная помощница, собранная женщина, молчаливая сожительница. Но внутри всё кричало от боли и страха.

Единственным спасением стала работа. В "Вольск Групп" кипела работа вокруг масштабной сделки – компанию привлекли в качестве финансового гаранта и оператора при реструктуризации крупного телеком-холдинга "Феникс-Телеком". Офис бурлил, и Ариана с головой ушла в этот водоворот, пытаясь заглушить внутреннюю боль внешней активностью. Она цеплялась за каждое поручение, как за спасательный круг.

Именно в этот момент пикового напряжения Милана, чувствуя её уязвимость, нанесла удар.

В среду утром Милана сама нашла Ариану в переговорке.

— Дорогая, ты как раз тот человек, который мне нужен! – её голос звучал сладко и почти искренне. – Мне нужен доступ к техническим архивам "Феникса" за последние лет пятнадцать. Там должны