Да, шеф! - Джинджер Джонс
– Я принесла арбуз! – кричит Хади.
Некоторые зрители смеются, здесь тоже нашлись фанаты «Грязных танцев». Соберись. Соберись. Соберись. Сейчас не время отвлекаться, когда в руке еще один нож. Фрейя прорубает арбуз посередине, пока тот не распадается на две половинки, затем начинает выкапывать розовую мясистую мякоть. Таймер в духовке издает пронзительный звон, и Фрейя подходит к грилю. Камера пристально следит за ней, когда она выдвигает поднос с халлуми, переворачивает золотые полоски сыра лопаткой и устанавливает таймер на – три слона, четыре слона, – одну минуту и пятьдесят шесть секунд.
– Mais bouge-toi le cul, Michel! [35] – яростно кричит Стефан.
Фрейя бросает взгляд на соперника. Он троится, очертания силуэтов размыты и неотличимы друг от друга. Тремя руками Мишель выдавливает сок из трех лимонов на три тарелки с кефтедес и добавляет петрушку. Все эти руки добавляют всю эту петрушку. Фрейя приступает к измельчению мяты. Не слишком мелко. Не слишком грубо. Что еще говорила миссис К.? Оттенок мяты освежает. Добавь слишком много, и он станет неприятным. Трудно работать, когда едва видишь, но столько должно хватить. Микроволновка пищит.
– Осталось три минуты! – объявляет Смокинг.
Всего три? Разве их не должны были оповестить за пять минут? Кровь начинает просачиваться сквозь тряпку. Неужели Фрейя настолько отключилась, что не услышала объявления? Она бросает взгляд на ряд Мишелей, которые стоят, уперев руки в бока, делая вид, что закончили пораньше. Веточка петрушки лежит поверх его прекрасно оформленных кефтедес из баранины. Сердце колотится так, будто пытается вырваться из груди. Фрейя сейчас должна подогревать два ломтика питы, а она даже не знает, где ее взять. Черт. Черт. Черт. Пита? Пита? Пита? Как взбесившийся чертик из табакерки, Фрейя открывает и закрывает дверцы шкафов, вызывая у публики пару смешков, прежде чем вспоминает, что видела питу на дверце холодильника.
– Осталось две минуты!
Соберись. Соберись. Соберись. Но Фрейя не может сосредоточиться, настолько размыто ее зрение. Кровь сочится из-под тряпки и вот-вот попадет в еду. Этого не может быть. Может закричать, чтобы остановили часы? Что нужно делать в таком случае? Но осталось всего две минуты, и ей, вероятно, следует выстоять до конца. К черту питу, она не сможет ее набить, не видя как следует. Одна только мышечная память позволяет ей сцедить бобы, промыть их под холодной водой и смешать с арбузом и мятой. Выжимая лимон (она уже нарезала его, слава богу), Фрейя давит слишком сильно, и, о черт, сок попадает в рану на пальце.
– Осталась одна минута!
Капелька оливкового масла. Щепотка морской соли. Горсть фисташек. Слава богу, это она может делать с закрытыми глазами. Фрейя выполняет движения на автопилоте и раскладывает полоски халлуми поверх салата, пока аудитория из двухсот человек отсчитывает секунды.
– Три. Два. Один. Стоп!
Все как в замедленной съемке, сердце Фрейи бьется где-то в ушах. Она смотрит на всех Мишелей – бог знает, во сколько раз он к настоящему времени успел размножиться, – потом на свой психоделический салат. Обычно она бы порадовалась, как красиво обугленный халлуми еще больше растаял от жара бобов и получился сливочный эффект, который прекрасно контрастирует с хрустом фисташек и сладостью арбуза, но Фрейя уже почти не соображает.
Комната кружится. Голоса становятся далекими. Огни исчезают. И Фрейя проваливается в темноту.
Глава 34
Вердикт
Фрейя приходит в себя от запаха антисептика и яркого света софитов. К ней приближаются расплывчатые лица полудюжины людей, и сильная пульсирующая боль в пальце теперь превратилась в тупую. Далекие голоса медленно превращаются в четко сформулированные команды, которые, как она понимает, адресованы ей. Почему Фрейя так ужасно устала?
– Ты в порядке? – Аггелики нащупывает пульс, рядом с ней стоит аптечка.
Ксантос и Хади приседают по обе стороны, обмениваясь озабоченными взглядами. Фрейя собирается кивнуть, но голова пустая, как хэллоуинская тыква, и болтается из стороны в сторону, шея, похоже, не может выдержать ее вес. Ксантос убирает волосы с лица Фрейи. Она смотрит на него.
– Я думала, ты меня ненавидишь?
– Я не могу тебя ненавидеть, Фрия, – мягко говорит он.
– Я думала, ты подумал…
Его глаза мерцают, он улыбается.
– Расслабься. У тебя есть заботы и поважнее. Хади все объяснила.
– Но ты…
– Расслабься.
– Ты стоял с плакатом за Мишеля, – бормочет она.
Ксантос хмурится.
– Это был плакат Стефана. Я держал его всего три секунды, пока он завязывал шнурок.
Фрейя слабо улыбается, а затем вспоминает своего неожиданного гостя.
– Где миссис К.?
– Боже милостивый, Фрейя. Ты нас всех напугала!
Позади Аггелики и Хади появляется голова миссис К. Она хмыкает, морщинки вокруг ее янтарных глаз стали более глубокими и выраженными, чем прежде, но сами глаза все те же. Добрые. Умные. Внимательные.
– Приятно снова видеть тебя, хотя жаль, что обстоятельства сложились так, как есть.
Потрясенная Фрейя съеживается в мягких, теплых объятиях миссис К. Руки, которые держали ее тогда, много лет назад. Руки, которые взбивали, смешивали, рубили и смазывали маслом. Руки, которые она могла бы держать бесчисленное количество раз, пока росла, но предпочла не делать этого, и все из-за глупой гордости. Фрейя вдыхает запах миссис К. и думает о свежей выпечке. Если бы у доброты был свой собственный аромат, это был бы запах миссис К.
– Эй, мы же не можем допустить, чтобы ты развалилась посреди соревнований, не так ли? – мягко говорит миссис К.
Торнадо вины и счастья закручивается в груди Фрейи, высасывая из ее нутра долго таившиеся чувства и выталкивая их на поверхность, пока они не вырываются из нее с такой силой, что она больше не может их сдерживать. Стыд. Любовь. Сожаление. Радость. Угрызения совести. Благодарность. Так много чувств, которые она не может обуздать или понять, ускользают все быстрее и быстрее, пока ситуация полностью не выходит из-под контроля. Фрейя смотрит в глаза миссис К.
– Я…
Она хочет извиниться. За все. Простите, что снова и снова отворачивалась от вас, миссис К. Что притворялась, будто мне все равно. Что не сказала спасибо
