Так бывает... - Надежда Михайловна

Родители переглянулись, мама заплакала, а отец сказал:

— Согласны, хоть сыновья, может, останутся живы! Кто ты, добрая женщина??

— Анна я, Сокович.

Анна шустро заговорила с краснорожим полицаем, он поколебался, пристально посмотрел на ребенка, поговорил с другим, неспешно подошедшим к нему, второй, сплюнув, сказал.

— Все одно — сдохнет, видишь же, доходит, хай!

Анна бегом потрусила в какой-то дом, выскочила, опять бегом догнала их, всунула какой-то сверток в руки, они ей что-то буркнули, потом, выхватив у матери братика, небрежно швырнули его на траву.

Мать забилась, закричала, рванулась к Якову, отец же едва удержал её.

Вот так и оставили братика, не зная, что и как.

Одна сестричка, Мириам, Миричка — девяти лет, чудом уцелела при расстреле, она это все и рассказала. Они, сволочи, едва присыпали их землей, её придавила какая-то женщина, ребенок был без сознания, вот и посчитали за мертвую. Миричку подобрали добрые люди, она, как и братик, уродилась в отца — светленькой.

Нашел я её после демобилизации, аж в пятидесятом году, уже взрослой девушкой. Как мы искали эту Анну Сокович... вся беда в том, что сестричка не запомнила название деревни, я объехал весь Мозырьский район, искали по всей Беларуси... нет нигде Якова Моисеевича Соковича, да... Так вот и жили, ездили на место... где родители с сетричками...

Потом вот в Израиль перебрались, наши родственники, уцелевшие в той бойне, нас перетащили. У меня уже дети-внуки повыросли, а душа все плакала по братику. А младший из внуков, тоже Яков, зная эту мою неисполнимую боль-мечту, долго и кропотливо искал, сейчас это легче сделать, в век интернета. Куда-то писал, кого-то подключал — он мне не говорил, не расстраивать чтобы. Я же у них живая легенда — всю войну прошел и жив остался. У родственников, Цвибелей нашлась старая фотография отца-совсем молодого, вот по этому фото и нашли... — Аарон Моисеевич полез в карман, достал большой платок и трубно высморкался.

— Простите, милая Света, не сдержался, стар стал, слаб на слезы. Они же, хитрецы, боялись за меня, за мое сердце, под восемьдесят уже было... да. Ну и схитрили — привезли меня в Россию, поездка на родину, Москву обновленную посмотреть и сюда на недельку:

— Дед, места сказочные, давай сосновым воздухом подышим.

— Братика уже предупредили, он ждал... А я-то и не сном не духом... Приехали, меня к главврачу, я ещё удивлся, вроде дежурный врач принимает, а когда увидел его... он же чистый папа, как говорится — один в один. Это же не просто счастье — это мечта всей жизни моей исполнилась, вот уже пять лет никак поверить не могу что мой — елед, ах, братик младший, простите, вот он, живой!

— Выходила его та женщина, выправила документы на имя Федора Федоровича, переехала после войны с ним к родственникам в Подмосковье. Муж погиб, а она всю душу в сына вложила, вырос, выучился на врача. Знал, что спасенный, тоже пытался искать, но фамилию нашу не запомнила мама его. Вот и через шестьдесят лет только и увиделись. Миричка наша один раз только и была здесь, плачет постоянно, глядя на него — а я вот, как видите — бодрячком, каждый год к братику приезжаю, он к нам зимой — тоже. Вот что я Вам скажу, Светлана... простите старика, но вижу я, плохо у Вас на душе! А Вы все равно верьте — улыбнется ещё вам судьба во все тридцать два зуба.

А Светка, стервоза по жизни, неожиданно для себя, всхлипывая и утирая нос, как в детстве рукавом, рассказала этому дедуле всё. Как-то так вышло, что ничего не приукрашивая, она вываливала абсолютно незнакомому старичку про себя.

Он не перебивал, слушал молча, а когда Светка, выдохшись, замолчала, с откровенной жалостью в глазах протянув руку, погладил её по плечу:

— Ох, сколько ты накрутила, девочка, но рано или поздно к нам приходит осознание своей неправоты! Не ко всем, правда, а у тебя вот так случилось. Ты — девочка сильная, не раскисай, не будешь ныть и уделять большого внимания своей болячке — поживешь столько, сколько тебе отпущено, а зациклишься на ней — будет худо. Я не в праве тебя осуждать, но позволь один совет... один только дать — с сыном сумей встретиться, не сразу, как сможешь, хоть перед уходом, я откуда-то знаю, что его прощение тебе очень нужно!

Светка нашла в себе мужество наконец-то признать:

— Аарон Моисеевич, а ведь не случись этой вот заразы, я бы так никогда и не задумалась об этом. А простить? Ох, не думаю, что он сможет... да и как меня прощать? Матерью-то я и не была, вашего братика чужая женщина спасла. Читала же я раньше, что было за укрывательство евреев. Та Анна знала, что будет, и все равно ребенка спасала и жила для него, а я... Нет, видела я Ваню один раз, как он на меня смотрел... - она передернулась, — да и честно, боюсь я его. И сказать мне нечего. Доведись такое до меня, даже слушать бы не стала свою вот такую, как бы мать... Аарон Моисеевич, можно я с Вами буду гулять, сколько Вы ещё здесь будете?

— Дней десять, конечно, Светочка, буду рад!!

ГЛАВА 13

Люда привыкла, что Антонов всегда рядом, что дети, едва завидев его, наперегонки бегут к нему, а он расцветает. Но вот грызла её подленькая мыслишка:

— А вдруг все это закончится, и будет сплошное разочарование??

Антонов же терпеливо и методично разрушал её бастионы и баррикады, ни у кого не оставалось сомнений, что 'осажденная крепость вот-вот падет'

В конце июня Стасовы — дед Паша баба Марина, Егорка и Тася поехали в Туапсе, к своей прабабушке Клаве.

Люда с Антоновым, проводив своих дорогих, оба как-то враз приуныли, пусто стало без хитреньких мордашек.

— Люсенька, не печалься, через две недели будешь с ними, это мне к концу лета только предстоит их увидеть. А завтра молодые наши приедут, Иван Вячеславович там очень рад!

— Юра, Ванька у нас особенный мальчишка, я наверное больше него рада, что у них теперь полная семья. Ему так тепло стало со второй бабулей, а теперь ещё и мам Люба добавилась. У них со Славой пока нет крышесносной любви, большая симпатия, но верю, через некоторое время души друг в друге не будут чаять. Знаешь, Слава Дериземля... я ведь его помню совсем юным — обычный — хамоватый, нагловатый... и