Отголоски тебя (ЛП) - Коулс Кэтрин

— Это он? — спросил Нэш тихо.

Боже, не было способа обойти это. Никак не сделать вид, что Нэш не видел разъяренных синяков на моем боку. И ведь это были даже не самые страшные.

— Сначала все было не так, — выдохнула я.

Нэш застыл.

— Он был добрым. Заботливым. Слушал каждое мое слово. Заказывал любимую еду, когда был в отъездах, присылал фильмы, которые я хотела посмотреть. Все, что я когда-то считала странностями, он называл милым. Моя любовь к старым песням. То, что я читаю последнюю главу книги первой, потому что хочу знать, чем все кончится.

Нэш будто боялся сжать меня сильнее, держал мягко, но так, словно хотел заслонить от всего мира.

— Я думала, он хороший.

— Но он не был таким, — сказал Нэш хрипло.

— Нет. — Перед глазами вспыхнули образы Адама, кричащего в ярости. — Но он умел притворяться. Лучший актер, что я видела. Ему бы «Оскар» дать.

Челюсть Нэша сжалась:

— Большинство абьюзеров такие.

Я покачала головой:

— Ты не понимаешь. Он мастер манипуляций. Если бы он сидел здесь, он бы убедил тебя, что я шлюха, что довела его до ручки. Что он святой, терпящий меня.

Нэш резко выпрямился:

— Я знаю тебя, Мэдс. Лучше всех. Никто и никогда не убедит меня, что ты хоть кто-то, кроме света и добра.

Моя голова качнулась в том же движении — скорее привычка, чем несогласие:

— Ты ошибаешься. Он так хорош в этом. — Я встретила взгляд Нэша, глаза горели. — Ты знаешь, каково это — сомневаться, что ты ужасный человек? Когда думаешь, что, может, все, что он говорит, правда?

На щеке Нэша дернулся мускул, и его руки поднялись, обхватив мое лицо:

— Он не прав. Я знаю тебя. До самой души. Если ты вдруг забыла, кто ты, просто спроси меня, и я напомню.

Слеза сорвалась и скользнула по щеке. Нэш стер ее большим пальцем:

— Ты та девочка, что подставила подножку хулигану, чтобы меня не обидели. Та, что сидела со мной, когда мы боялись потерять Грей, и не отпускала мою руку, пока она не вернулась из больницы. Та, что умеет усмирить самую дикую собаку и добрее всех живых существ. Ты следишь, чтобы я не вляпался в очередную глупость. Ты смешишь меня, как никто другой. Мэдс, ты — лучший человек, которого я знаю. И то, что он заставил тебя в этом сомневаться, я хочу медленно вырвать ему все кишки.

Боль кольнула грудь, но это была хорошая боль.

— Нэш…

Он наклонился и поцеловал меня в лоб:

— Я знаю тебя.

— Я не идеальна.

— Никто не идеален.

Мое дыхание сбилось, слезы потекли быстрее:

— Я должна была увидеть знаки. Я знаю их лучше многих. Я была такой глупой…

— Не смей говорить так о моей лучшей подруге.

Сквозь слезы прорвался смешок, но он тут же растворился в рыдании:

— Я клялась себе, что больше никому не позволю причинить боль, как отец. Что никогда не стану, как мама, закрывающая глаза на каждый его срыв. А я сделала то же самое.

Слезы полились сильнее, тело дрожало. Как я могла допустить это? Как не выучила урок?

Нэш прижал меня к себе:

— Это не твоя вина.

— Но это так, — прошептала я, и вся моя горечь вырвалась наружу. — Это было не первый раз, Нэш.

6

Нэш

— «Это было не в первый раз, Нэш».

Эти слова крутились у меня в голове, как заевшая пластинка. Этот ублюдок причинил боль Мэдди. И, как и прежде, меня рядом не было, чтобы ее защитить.

Я прижал ее к себе крепче, стараясь не задеть ушибленные ребра.

— Это не твоя вина, — повторил я, и готов был повторять столько раз, сколько потребуется, пока она не поверит.

Тело Мэдди содрогалось от рыданий.

— Я никогда не хотела быть такой... человеком, который позволяет себя бить и просто терпит.

Грудь будто треснула от её слов, пропитанных ненавистью к себе и стыдом.

— Мэдди…

Но очередной всхлип заглушил меня. Сейчас она не услышала бы ни одного слова. Все, что я мог сделать, — держать ее. Сказать своим телом, что она не одна и никогда больше не будет одна. Что я всегда буду рядом.

Сначала рыдания сотрясали ее, как шторм. Я только сильнее держал. Ничто на свете не заставило бы меня отпустить.

Не знаю, сколько мы просидели так, пока она, свернувшись у меня на коленях, не успокоилась. Постепенно рыдания перешли в прерывистое дыхание, а потом и вовсе стихли. Но я все равно не разжал объятий.

Дыхание выровнялось и стало глубже — сон наконец забрал ее. Я осторожно поднялся, двигаясь по коридору и заглядывая в каждую комнату, пока не нашел ту, где стояла кровать.

Мэдди нужно было спать. Отдых, чтобы залечить не только тело, но и душу. Я опустил ее на матрас максимально бережно. Но едва убрал руки, из ее губ сорвался тихий всхлип.

Челюсти сжались. Я обошел кровать, скинул кроссовки и лег рядом, обняв ее, как когда-то много лет назад. Стоило заключить ее в объятия, как всхлип тут же затих.

Я выдохнул — тот самый воздух, что легкие держали пленником с первого ее крика боли. Ее дыхание стало ровным, глубоким. Я слушал, как оно входит и выходит, надеясь, что этот звук утихомирит монстра внутри меня. Но его было не успокоить.

Внутри все горело. Сырые, обнаженные нервы. Вина обжигала изнутри.

Это было слишком знакомо. Слишком ужасно знакомо. Потому что я снова не был рядом.

Наши кроссовки скрипели по линолеуму, пока мы с отцом шли по коридору больницы. Слишком тихо. Только звуки шагов, приглушенные голоса и редкое биканье аппаратов.

Каждый шаг будто закручивал тугой узел в животе, как канатная качеля во дворе, когда кто-то из братьев старался раскрутить ее до предела, чтобы нас вывернуло.

Отец замедлил шаг и остановился у закрытой двери. Его взгляд встретился с моим, почти на одном уровне теперь. Рука легла мне на плечо.

— Ты в порядке?

Я кивнул, но это была ложь, и отец, конечно, понял. Он всегда понимал.

Я не мог прийти в себя с того самого момента, как мама взяла трубку. Мы все сидели за ужином, и вдруг зазвонил домашний телефон. Она встала, подошла, и я никогда не забуду, как краска ушла с её лица, как задрожали руки.

Отец поднялся и оказался рядом мгновенно, а мы с братьями и сестрой замерли. И когда ее губы сложили два слова, внутри меня что-то умерло:

— Это Мэдди.

Отец взял трубку, выслушал все, что говорил его друг из полиции. А я не мог двинуться. Но бежать хотелось, когда отец подошел ко мне. Хотелось сбежать от того, что он собирался сказать.

Но это было хуже, чем кошмар. Это было живое, настоящее чудовище.

Отец сжал плечо, возвращая меня из воспоминаний.

— Мэдди будет выглядеть не как обычно, — сказал он тихо, словно говорил с восьмилетним, а не двенадцатилетним.

— Я знаю.

— Запомни: врачи помогают ей. Она будет в порядке.

Пальцы постукивали по бедру в бешеном ритме.

— Можно мне к ней?

Мэдс нужна была мне. Все остальное не имело значения.

Отец кивнул и отошел:

— Я рядом, если что-то понадобится.

Он всегда был рядом. Потому что мой отец был полной противоположностью ее. И от этого я ненавидел себя ещё сильнее.

— Спасибо, — пробормотал я.

Я двинулся к двери и толкнул ее. В палате был полумрак, ровно столько света, чтобы можно было подойти к аппаратам или пройти к кровати.

Я сделал пару шагов — и застыл.

Мэдди. Моя Мэдс. Но это была не она. Лицо, всегда светящееся, теперь было болезненно бледным. И от этого синяки и ссадины выглядели еще страшнее. Один глаз почти не открывался, уже наливался цветами, а голову обвивал плотный бинт.

Тошнота подкатила к горлу, пока я смотрел на девочку, которую любил с детского сада. Самого доброго человека на свете. И тот, кто должен был любить ее больше всех, причинил ей боль.

— Нэш? — прохрипела она.

Ее голос вырвал меня из оцепенения. Я подскочил к кровати и сел на стул рядом. Одна рука была в гипсе, на другой — капельница и датчик пульса. Но мне нужно было прикоснуться. Показать, что я рядом.