Спаси сердце короля - Фэя Моран

– О, мистер Харкнесс, – улыбается Ровере, почтительно кивнув. – Рады снова вас видеть.

– Взаимно, – отвечает Гай, потом обращается к Аластеру: – И вас, на удивление, я тоже рад видеть.

Тот ехидно усмехается, отпивая немного шампанского:

– Ваша чудесная жена тоже здесь. Её отец интересовался, как у неё дела.

Я напрягаюсь при упоминании папы.

– Вижу, вы её не обижаете, хотя о вашей семье ходят страшные слухи. Говорят, вы любите пускать своих женщин по кругу.

По реакции Гая и по тому, что я когда-то слышала, понимаю, что это неправда. Просто слухи. Да, Харкнессы – монстры, но всё же не до такой степени, чтобы творить подобное. Мужчины рода Харкнесс собственники и не делят своих жён ни с кем. Пользуются ими сами. Ведь только по этой причине Вистан не мог мне навредить. Думаю, не будь я женой Гая, меня убили бы в первый же день – ещё до того, как придумали план связать меня с этой семьёй в качестве наказания моему отцу.

– Меньше верьте слухам, – говорит Гай после недолгой паузы. – Я думал, вы умнее и выше того, чтобы тратить время на сплетни. Хорошо, что ошибся. С глупцами легче иметь дело.

– Господа, довольно, – останавливает словесную перепалку итальянец – ещё до того, как Аластер открывает рот для ответа. – Вы как-никак собираетесь сотрудничать.

– Ах да, по поводу этого. – Гай кивает, поправляет воротник пиджака и продолжает: – Я обдумал ваше предложение и готов предложить вам, ирландцам, Бирмингем и Ливерпуль, если вам будет угодно. Не больше и не меньше.

Аластера, кажется, воодушевляет то, в какую сторону свернул разговор. Его лицо как будто смягчается, хотя до этого он выглядел так, будто был готов голыми руками сломать Гаю шею прямо на месте.

– Неплохо, – кивает Гелдоф. – Значит, всё-таки сотрудничество? Как вы так быстро отказались от ненависти?

– Ненависть – пустая трата времени, а в нашем случае ещё и денег, и людей. Мои предки были ужасно глупы, раз не догадались об этом раньше.

Мужчины удивляются таким громким словам. Наверное, никто из Харкнессов в жизни так оскорбительно не отзывался о своих предках. Внезапно, нарушая умиротворённую атмосферу, у кого-то звонит телефон. Аластер достаёт его из кармана своего бежевого костюма, извиняется и уходит в другую сторону, чтобы поговорить с кем-то. Ровере в белоснежном смокинге предлагает Гаю прогуляться, и мне ничего не остаётся, как пойти за ними, хотя взгляд бежит к Аластеру. Так мы оказываемся в более безлюдной местности: гости сосредоточились на другой стороне.

– Давайте теперь наконец обсудим наше сотрудничество, – заговаривает Ровере, остановившись. – Раз дела с ирландцами вы почти уладили.

– Имеете в виду свою дочь?

– Да, верно, – с усмешкой отвечает итальянец. – Я об Алексис. Вы же её помните?

Я застываю на месте, не веря своим ушам.

Речь идёт именно о той самой Алексис, о которой мне рассказывал однажды Зайд? О бывшей девушке Гая, которую он застал в машине с Джаспером, а затем узнал о том, что она использовала его просто для того, чтобы достать информацию для итальянцев? Она дочь итальянского дона?

Я слежу за реакцией Гая, чтобы это понять. Но кроме безразличия на его лице не отражается ничего. Очередной его искусный талант не показывать эмоций. Наверное, этому учатся все наследники, на плечи которых однажды будет возложена ответственность занять «престол».

– Конечно, я помню, – отвечает Гай, и даже в его голосе мне не удаётся распознать хоть какую-то эмоцию. Он сейчас хоть удивлён? – Мне кажется, вы должны благодарить меня за то, что я вообще согласился с вами разговаривать после того, что сделала ваша дочь четыре года назад.

Чёрт… Именно о ней и идёт речь.

– В любом случае прошлое есть прошлое, – говорит итальянец. – Все совершают ошибки. Я приношу извинения.

– Извинения приняты, – отвечает Гай так просто, что даже Ровере удивляется. – Я забуду обиды во благо семьи. Мы уже сотрудничаем с русскими. Неплохо было бы заиметь связи и с вашей стороны.

– Как не помешали бы и нам ваши британские связи. Кстати говоря, скоро в Вегасе состоится грандиозный бал-маскарад в венецианском стиле. Шик и блеск. Я с нетерпением буду ждать вас на нём. Там и возьмёт начало наше сотрудничество. Надеюсь, вы помиритесь.

– Ради сделки.

Мужчина издаёт краткий смешок, а потом обращает взор на меня.

– Раз уж тут такое дело, как вы собираетесь решать эту проблему?

Под «этой проблемой» он явно имеет в виду меня.

– Я работаю над тем, чтобы расторгнуть наш брак, – отвечает Гай.

Я хмурюсь, не понимая, что они имеют в виду. При чём здесь это?

– Неужели? – Ровере переключает всё своё внимание на собеседника. – И как, интересно, на это отреагируют ирландцы? У вас в руках – замечательный рычаг давления на них, а вы согласны так просто от него отказаться?

– Она не принадлежит больше клану О’Райли. С тех самых пор, как её отец сменил имя и покинул Нью-Йорк.

Ровере смеётся:

– О, вы глубоко ошибаетесь, юноша.

На лице Гая впервые возникает смятение. Словно что-то идёт не по его плану.

– Неужели вы не знаете, что О’Райли вовсю сотрудничают с Гелдофами? И им очень нужно, чтобы Каталина оставалась вашей чудной женой. Она не рассказывала, что Аластер Гелдоф передавал ей наушник для того, чтобы она шпионила за вами и тут же докладывала ему о каких-то важных ваших делах? Может быть, наушник прямо в данную минуту всё ещё на ней.

О боже…

Я отступаю на шаг от овладевшего мной ужаса. И с трудом заставляю себя не развернуться и не убежать, прячась ото всех. Гай оборачивается, глядя мне в глаза, такой разочарованный, словно его снова предали. Я молю его взглядом не делать поспешных выводов.

– Думаю, у вас есть что обсудить, – с усмешкой произносит итальянец. – Я вас покину.

Он не спеша проходит мимо, и воздух вокруг только тяжелеет, почти физически ощущаясь в лёгких.

– Гай… – начинаю я, но его голос меня перебивает:

– За что?

Единственный вопрос, но в нём столько отчаяния, что внутри у меня начинает всё трястись. Я поднимаю голову, заглядывая в зелёные глаза.

– За что, Каталина?

– Я не собиралась докладывать ему что-то, что могло тебя.

Гай качает головой, зарываясь пальцами в свои волосы. Я с ужасом наблюдаю за тем, как сбивается его дыхание, как оно начинает звучать так громко, что почти затмевает громкие ликования наблюдающих