Так бывает... - Надежда Михайловна
Ашотик прибавил скорость, значит, поворот близко, она приготовилась, и её реакция была мгновенной, уже въезжая в поворот, Ашотик с удивлением почувствовал, как его шею что-то сдавило.
— Что ты, сука, дела... - успел прохрипеть он, а Светка тянула и тянула ремешок на себя... Машина на большой скорости слетела в овраг, уже переворачиваясь в ней, Светка облегченно вздохнула:
— Получилось!
Потом была одна сплошная боль, какие-то люди, какие-то врачи, она прекрасно слышала:
— Безнадежно! — прохрипела:
— Матери сообщите, я её жду...
Периодически проваливаясь в черную яму, на немного всплывала из неё и ждала, ох как она ждала мать..
Открыв в очередной раз глаза, увидела мать и Славку, с жалостью смотревшего на неё. Успела прохрипеть слова, которые так долго не давались ей, и захрипев, провалилась в черноту, из который всплыть больше не удалось.
Похоронили Светку, Прасковья осталась пока дома, до девяти дней. Слава очень просил соседку не оставлять убитую Сергеевну одну, его ждала работа, беременная жена, и он совсем не представлял, как воспримет все Ванька. Несмотря на внешнюю задиристость и развязность, он мог повести себя непредсказуемо.
А Прасковье соседка принесла пару писем, болтавшихся в ящике.
— Пань, тут тебе два письма.
Сергеевна как-то не обратила внимания, а поздно вечером, слоняясь по квартире, наткнулась на них, повертела — оба конверта подписаны Светкой. Открыла — в первом лежала её пенсионная карточка.
— Чудно, зачем она карточку мою брала?
А во втором было коротенькое письмо:
— Мам, может так случиться, что я не успею с тобой поговорить, пишу на всякий пожарный. На твоей карточке будут неплохие деньги, это плата за мою болячку с нехороших людей. Не бойся, никто тебя не тронет, про тебя даже не вспомнят. Деньги эти, скорее всего, ты переведешь на внука своего, и это будет правильно, я слишком много задолжала ему и Славе, пусть это будет небольшой платой за мою дурь и жестокость.
Славе скажешь, что искренне сожалею обо всем, а у Ивана просить прощения — бесполезно, я ему никто — тетка прохожая. Ты сильно не плачь по мне, я выбрала наиболее приемлемый вариант, рада, что оба Дериземли рядом с тобой! Ну, вот и все, если сможешь, прости свою непутевую дочку.
И ниже, торопливо дописано:
— Мам, я, оказывается, тебя по-своему люблю.
Иван как-то притих, стал задумчивым, а в разговоре с отцом сказал:
— Жалко! Баб Паня теперь совсем загорюет, пап, у неё же сердце совсем больное? И ту, которая биологическая, тоже жалко — ведь не старая. Но бабулю жальчее!!
И все эти дни ребенок названивал своей баб Пане постоянно, дотошно выспрашивал, ела ли она и:
— Что конкретно — знаю я тебя, небось, только один раз в день и ешь??
Как её сердце?
Волновался так, что уже наоборот, баб Паня его успокаивала:
— Вань, не волнуйся, скоро приеду.
Он так ждал её, никому не признавался, что весь изволновался и скучал...
А когда зашел в подъезд после уроков и учуял запах своих любимых драников, понесся по лестнице вверх, перескакивая через две ступеньки.
Ворвался в квартиру, бросил рюкзак, скинул свои лыжи — как назвала его кроссовки сорок шестого размера баб Паня, бросил комом куртку и шапку, что было необычно для аккуратиста-внука, и, влетев на кухню, молчком облапил свою маленькую, враз ставшую ещё худее и меньше, бабулю, замер, ничего не говоря.
Бабуля крепко прижалась к своему смешному-грубоватому, но такому родному внуку, так и стояли молча, первой отмерла баб Паня.
— Ванечка, драники сгорят.
— Ух, баб!! Как мне без тебя совсем фигово было, точно — без тебя никак! Не, не в плане еды, она, конечно, тоже главное, но не самое. А вот без тебя так как-то... ну, вот, как на улице сейчас — сыро и уныло. Не, баб, я тебя больше недели от себя отпускать не могу. Даже спал плохо!
— Ну вот, — внимательно осмотрел её и забурчал, — так и знал, одни глаза остались. Баб, я это, ну... сочувствую тебе, баб, ты не болей, а? Мне без тебя на самом деле не в жилу, да и это... я вроде привык, что Ванечкой вот зовешь, приятно же!!
— Ванечка, — баба Паня сквозь слезы смотрела на него, — Ванечка, ты же моя вся жизнь.
— Ну и ты тоже, я, знаешь, как скучал! Вот иду домой, а тебя нету! Я, чесслово, постараюсь тебя не расстраивать, ты только не болей, а?
Он трогательно и смешно ухаживал за ней, ворчал, настоял, чтобы она ходила с ними гулять каждый день, ястребом следил, чтобы пила свои таблетки, вечерами подолгу сидел с ней на кухонном диванчике, вытянув свои длинные ноги на две табуретки, приставленные к диванчику, и говорил с ней обо всем.
И успокаивалась баб Паня от его неуклюжей, но такой искренней заботы, легче было рядом с ним переживать потерю дочери.
Слава и Люба тоже старались поберечь свою бабулю, у Любы после половины срока наконец-то прошел токсикоз, она воспрянула, и частенько они вдвоем о чем-то шушукались с баб Паней, а потом появлялось в их квартире что-то новенькое, сделанное своими руками — то вышивка какая-то новомодная, то скатерть красивая, то папке с Ванькой красивые джемпера.
— Эксклюзив! — пыгал длиннючий внук. — Ни у кого такого нет, девчонки внимание обращают постоянно.
— А ты, Ванечка?
— Да не знаю пока... не, ну поговорить — да, интересно, а так, пока че-то неохота, вон Витька Мартов влю-ю-юбился, страдает!! Я лучше с Рэйкой повлюбляюсь, пока. Не, ну как понравится кто сильно, тебе-то точно скажу — ты ж, хитренькая, сразу по мне врубишься, вон, как меня вызнала.
После сорока дней был семейный совет:
— У меня кроме вас никого нет, — начала баба Паня, — вот, давайте и решим, как быть дальше. Квартиру нашу, — она запнулась, — с дочерью однозначно буду продавать, там соседка говорит, уже интересовались, не буду ли я продавать? Район-то теперь престижным становится — старая часть города, дом старинной постройки, река рядом, поговаривают, что какой-то из бизнеса вроде на наш дом глаз положил. Может, и выкупит все квартиры — их и есть-то всего восемь. И ещё, — она опять запнулась, вздохнула и, виновато глядя на Ваньку, сказала:
— Ванечка, дочка оставила деньги, велела, для тебя. Подожди, — видя, как вскинулся он, — подожди, внучек, ничего не говори, вот, — она вытащила из кармана её письмо, — просто прочитай!
