ТАЙНЫ ФАЛЬСИФИКАЦИИ - Владимир Петрович Козлов
Далее, останавливаясь на критических выводах Карамзина, Игнатий трактует собор 1157 г. как региональный, а не всероссийский. А раз это региональный собор, то не было необходимости широко освещать его результаты, почему в источниках и не отразилось известие о нем. К тому же татарское нашествие, пожары могли уничтожить другие списки «Соборного деяния».
Подробно разбирает Игнатий и аргументацию «Поморских ответов». Он обращает внимание на то, что московский собор 1667 г. в своем определении дважды упомянул о двуперстном сложении как об армянской ереси. Иначе говоря, заключает автор, собор 1667 г. знал о Мартине, но не захотел подробно говорить о нем, либо его участникам «Соборное деяние» не было известно. Расхождения между списком Дмитрия Ростовского и обнаруженным в Киеве Игнатий, как и Лавров, объясняет их восхождением к разным оригиналам.
В «Соборном деянии», продолжает митрополит, не говорится о том, что собор был при князе Ростиславе, то есть что тот присутствовал на нем, – Ростислав являлся законным великим князем в 1157 г., почему он и упоминается.
Касаясь летоисчисления «Соборного деяния», Игнатий объясняет его следующим образом. Время от Рождества Христова употребляется только в речах Мартина, знавшего тогдашний европейский обычай летоисчисления, в «Сказании» же о самом соборе в начале и в конце употребляются оба хронологических стиля – от сотворения мира и от Рождества Христова, что могло быть характерно для древних рукописей юго-западного происхождения35.
Возвращаясь к замечанию Карамзина о «слоге» «Соборного деяния», Игнатий утверждал, что никто не может поручиться за знание «слога» XII в. Наконец, объясняя изъятие списка «Соборного деяния» из общественного оборота, он восклицает: «Помилуйте! Сочинитель "Истории Пугачевского бунта" сказал также, что подлинное следственное дело о Пугачеве хранится в Государственном архиве, но под печатью. Следует ли из сего, что и следствия о Пугачеве не было или что оно якобы подложно, поддельно и Пугачева не было?! На все есть свои причины – не одне справочные и ученые. Еще менее может быть подозрения на Соборное деяние о Мартине. Акт в свое время свидетельствован был… был показан… После означенных теперь свидетельств давно должно, кажется, Соборное деяние на Мартина остаться свободным от всякого подозрения и без нового чьего-либо свиде-тельствования»36.
После работы Лаврова книга Игнатия оказалась наиболее систематизированным сводом «доказательств» подлинности «Соборного деяния». Автором, кажется, был использован весь набор схоластических умозаключений и даже логических правил, призванный отстоять фальшивку. Нельзя не отдать ему должное и в остроумии подбора аргументов, производивших на неискушенного читателя впечатление солидности и научности.
И тем не менее после заключения Карамзина подавляющее большинство серьезных исследователей, в том числе и из церковных кругов, старалось либо не касаться вопросов о подлинности «Соборного деяния» и «Требника митрополита Феогноста», либо вовсе не упоминать о соборе, осудившем еретика Мартина. Исключением можно считать лишь С. М. Соловьева, который пишет об этом как о факте реально происшедшем37.
Есть объективные причины такой позиции исследователей. Карамзин, освобожденный от всякой, в том числе и духовной, цензуры, имел возможность, хотя и в крайне осторожной форме, высказать свое суждение о подделках. Для других ученых долгое время это было невозможно. О том, как ревниво оберегала церковь фальшивки, красноречиво свидетельствует эпизод, происшедший в 1849 г.
В этом году граф Д. Н. Блудов получил личное разрешение императора Николая I на просмотр рукописей в библиотеках и архивах империи для выявления в них материалов, заслуживающих помещения в задуманное правительством «Государственное древлехранилище». Разрешение касалось и рукописей Синодальной библиотеки, не исключая и те, которые «хранятся в онех за печатью Святейшего Синода, но по существу своему не подлежат какой-либо государственной тайне». Рукописи надлежало переслать в Петербург. В ответ на официальный запрос Блудова митрополит Филарет, которому Синод поручил исполнение, сообщал, что в Синодальной библиотеке «в числе запечатанных рукописей и книг нет памятников, важных для отечественной словесности, а также и для отечественной государственной истории, которые могли бы составить существенную принадлежность предполагаемого государственного хранилища древностей». Филарет рьяно отстаивал право духовной власти на владение и исключительное знакомство с запечатанными материалами, отмечая, что запечатывание «употреблено, конечно, не для чего иного, как для предупреждения неблагоприятных последствий гласности». В крайнем случае он предлагал произвести распечатывание рукописей в Синоде, после чего принять решение «в предосторожность от неблагоприятных последствий»38.
Однако Блудов сумел настоять на своем. По поручению Синода Филарет вскрыл запечатанные рукописи, в том числе и рукопись «Соборного деяния». Впервые за многие десятилетия у исследователей могла появиться возможность ознакомиться с памятником. Однако, направляя «Соборное деяние» в Петербург, Филарет не упустил случая предотвратить такую возможность. В сопроводительном письме он предупредил Блудова: «Рукопись содержит то, что означено в заглавии, и более ничего и потому есть древность церковная, церковному хранилищу принадлежащая, и не представляет ничего, следующего ко внесению в состав государственного хранилища. Из рассматривания сей рукописи с вероятностью можно вынести заключение, почему она в прежнее время печатью Синода закрыта от любопытства. Известно, что, сделавшись известною в 1718 году, она употреблена была защитниками православия против раскольников как оригинальный акт собора XII века, и что раскольники не признавали ее подлинность. Признаки палеографические не благоприятствуют мнению о глубокой древности сей рукописи. И ее содержание имеет вид не столько соборного деяния, сколько исторического повествования…»39
Таким образом, даже в служебной переписке митрополит Филарет, констатируя ряд признаков, свидетельствующих о подложности «Соборного деяния», проявил завидную изобретательность в отстаивании права на контроль за рукописью со стороны церкви. Оказывается, это все-таки «древность», закрытая печатью всего-навсего «от любопытства», что только раскольники отрицали ее подлинность. Немудрено поэтому, что в конце концов Блудов был вынужден уступить давлению церкви: рукопись была заново опечатана и возвращена на хранение в Синодальную библиотеку.
Сторонники подлинности «Соборного деяния» могли после этого праздновать победу: «Соборное деяние» вновь на долгие годы стало недоступным исследователям, что создавало условия для изобретения схоластических доказательств его подлинности. Однако время шло,
