Закоулки Средневековья - Льюис Френсис Зальцман

может добраться до воды на лошади, но девять из десяти не смогут остаться на ней, когда она начнет пить». Принимая во внимание количество случаев, когда люди, поящие своих лошадей, действительно падали, и допуская разумный процент упавших в воду, но выкарабкавшихся, стандарты средневековой езды должны были быть примерно такими же, как у Белого Рыцаря, который упал через голову своего коня, когда тот остановился, и затем, вновь забравшись на коня, упал через хвост.

Иногда своего рода движущим агентом утопления, если можно так сказать, оказывался человек, как в случае с тканевым мастером из Тадкастера, который, «рассердившись на свою жену», бросил ее с причала и утопил. Мера кажется чрезмерной, и он не мог сослаться на опасность кораблекрушения — оправдание сиракузца, который «бросил свою жену в море», так как «все тяжеловесные вещи должны были быть убраны с корабля», ведь «она была самым большим бременем». Несмотря на вынесенный вердикт «несчастный случай», я не могу не испытывать некоторого скептицизма по поводу инцидента, который произошел в 1220 году в Бедфорде, когда мельник Уильям вез нескольких евреев на своей телеге, но на мосту телега упала в воду и трое евреев утонули. Когда я читал эту историю, я невольно вспомнил беседу Сэма Уэллера с мистером Пиквиком о замечательном случае, произошедшем у его отца с избирателями: «Местами дорога очень плохая», — сказал отец. «Думаю, особенно возле канала», — отвечает джентльмен. «Вы не поверите, сэр, что в тот самый день, как поехал он с этими избирателями, его карета и опрокинулась на том самом месте, и все до единого высыпались в канал».

Иногда жертва бросалась в воду добровольно, как в случае с Джоном Милнером, который, невзирая на последствия, которых мы могли ожидать от его имени[20], прыгнул в Уз. Последствием для него было то, что он превратился в нечто такое, что господин Манталини назвал «проклятый, влажный, отвратительный труп», и присяжные пришли к выводу, что он действовал под влиянием «дьявольского искушения». В то время как присяжные проявили определенную смелость, обвиняя дьявола в совершении уголовного преступления, пособничестве и подстрекательстве, они выказали большую осмотрительность в другом вопросе, поскольку, когда одного мужчину и его жену убила молния, современные присяжные признали бы это «стихийным бедствием», однако средневековые присяжные вынесли менее догматичный и более разумный вердикт о том, что «никто не подозревается». Приятно отметить, что в еще одном случае, когда жена нашла тело своего мужа, убитого молнией, присяжные полностью оправдали ее, заявив, что «ее не подозревают» (в совершении этого).

Вердикт «искушение дьявола» не кажется мне убедительным в случае самоубийства, но, похоже, это было чем-то средним между feLo-de-se и безумием, по сути средневековым эквивалентом того «временного помешательства», которое является неизменным приговором в наше время. Мысль о том, что человек, должно быть, сошел с ума, чтобы покончить с собой, и что, следовательно, все самоубийства являются безумными, не приходила в голову средневековому человеку. Но люди, очевидно, замечали, что бывали случаи, в которых самоубийца был сам не свой, хотя при этом он и не был достаточно вне себя, чтобы считаться абсолютным сумасшедшим. В некоторых из этих старинных отчетов есть странные и мрачные истории о безумцах. Одна из них, без ложного пафоса, повествует о дьявольски искаженных благих намерениях. Роберт де Бремвик, сумасшедший, у которого бывали периоды просветления (и поэтому, вероятно, его не так тщательно охраняли), в припадке безумия схватил свою сестру Дениз, от рождения бывшую горбатой, и, желая выпрямить ее, бросил в котел с горячей водой, а затем, вынув ее из этой «ванны», топтал ногами, чтобы выпрямить ее конечности.

…бросил в котел с горячей водой.

За исключением эмпирического выпрямления костей этим сумасшедшим, я помню, что наткнулся только на один случай операции, упомянутой в этом конкретном виде записей коронера. Это случилось в 1330 году, когда Ричард де Бернестон, хирург из Ноттингема, разрезал вену на руке Уильяма де Бруннесли, и впоследствии Уильям умер от сердечной недостаточности. Довольно примечательно, что доктора, кажется, практически никогда не бывали ответственны за смерть своих пациентов, хотя в 1350 году мы сталкиваемся с Томасом Расином и его женой Пернель, лекарями, помилованными за смерть Джона Паньерса, мельника из Сидмута, которого они, как поговаривали, убили вследствие незнания своего искусства. Обвинение не только лекаря, но и его жены, по-видимому, указывает на то, что дело происходило в средневековой лечебнице. Как правило, когда пациент умирал под присмотром врача, его родственники относились к этому вопросу философски и предполагали, что лечение было правильным и что он умер бы в любом случае. Основные хлопоты создавали выжившие пациенты. Например, жил в XV веке викарий Хатфордширского прихода Томас Медуэ, у которого «по Божьей воле заболело горло». Местный лекарь или его эквивалент, который, вероятно, был «мудрой женщиной», не смог справиться с этой болезнью, и викарий приехал в Лондон, чтобы проконсультироваться с хирургом Джоном Девилем, который посоветовал ему пластырь для горла, стоивший 4 пенса, после чего викарию должно было стать лучше. К несчастью для обоих, после своего первого эксперимента хирург обнаружил, что у его пациента «не образовалось отверстия», и настоял на том, чтобы тот взял у него другой пластырь, стоимостью 20 пенсов, чтобы сделать ему «отверстие». Результат был плачевным, так как пациент «впал в такую немощь, что не мог даже говорить, и, скорее всего, умер бы», если бы не нашел другого врача. В данных обстоятельствах, возможно, было естественным, что викарий решительно выразил свои чувства, когда Девиль прислал счет на 20 шиллингов за приемы. Был еще один случай с Эдмундом Броком из Саутгемптона, приехавшим в Лондон, чтобы сделать операцию и доверившим себя Николасу Саксу, который сразу выставил счет в 33 шиллинга и 4 пенса, из которых 13 шиллингов и 4 пенса следовало оплатить заранее. Пациент, по его собственным словам, находился под угрозой для своей жизни из-за «необычайной неопытности» доктора Сакса и был вынужден позвать Джона Серджена, «жившего на Паулз-Чейн», который его вылечил его и которому он заплатил 20 шиллингов, что, по утверждению его некомпетентного предшественника, доктора Сакса, причиталось ему.

Конечно, у этой медали была и другая сторона: пациенты в те времена, как и сейчас, охотнее давали обещания, когда болели, чем платили, когда выздоравливали. Например, Уильям Робинсон, галантерейщик с Ломбард-стрит, который заболел язвой и послал за Уильямом Паронусом, пообещав, что, если тот спасет его, то «он вознаградит его так, как он никогда еще не бывал вознагражден за свои труды»; но