ТАЙНЫ ФАЛЬСИФИКАЦИИ - Владимир Петрович Козлов
Таким образом, лишь в извлечениях из записок Бассевича приведена сакраментальная фраза Петра I. Чрезвычайно важно в этой связи и то, что только здесь приводится и факт вызова умирающим императором своей дочери Анны, которой он решил что-то продиктовать. Введение в число лиц, присутствовавших при последних часах жизни Петра I, Анны было не случайно. Благодаря усилиям Бассевича еще 24 ноября 1724 г. голштинский герцог был обручен с этой цесаревной, а 25 мая 1725 г., уже после смерти Петра I, в Троицком соборе состоялся их брак. Несмотря на то, что в брачном договоре, утвержденном еще Петром I, его старшая дочь отказывалась за себя и свое потомство от всех притязаний на русский престол, ее кандидатура рассматривалась в качестве претендентки на императорский трон Впоследствии, кстати, когда Екатерина I назначила своим наследником сына Анны Петровны – Петра Федоровича, голштинская линия на русском троне восторжествовала.
Вопреки твердому желанию Петра I, выраженному в брачном контракте Анны Петровны и герцога голштинского, в извлечениях из записок Бассевича настойчиво проводилась мысль о том, что покойный император связывал со своей старшей дочерью и ее потомством судьбы российского трона. Анну Петровну автор наделяет всеми мыслимыми и немыслимыми государственными и человеческими добродетелями. «В руки этой-то принцессы желал Пето Великий передать скипетр после себя и супруги своей», – пищет он11. Даже брак Анны Петровны с голштинским герцогом вопреки действительности подан им как шаг, рассчитанный имен-но на «такие виды». Сообщаются и вовсе фантастические подроб-ности «Чувствуя упадок сил, – говорится здесь о Петре I, – и не вполне уверенный, что после его смерти воля и коронование Екатерины будут настолько уважены, что скипетр перейдет в руки иностранки, стоящей посреди стольких особ царской крови, он начал посвящать принцессу Анну и герцога тотчас после их обручения во все подробности управления государством и системы, которой держался во все свое царствование. Но не довольствуясь приготовлением любимой дочери к мудрому управлению государством после смерти матери, монарх, одушевленный заботами об общественном благе и о прочности своей реформы, не оставлял без внимания и случайностей, для него ненавистных»12
Как заметил Павленко, объяснение этой «проницательности» Бассевича, его умения «наблюдать за событиями, ускользнувшими от современников;», а попросту говоря, выдумывать несуществовавшие факты, как в случае с приглашением к смертному одру Анны Петровны, кроется в цели, месте и времени составления его воспоминаний. Они написаны в год смерти Елизаветы Петровны, преемником которой на русском троне должен был стать Петр Федорович, сын Анны Петровны и герцога голштин-ского. Однако Елизавета Петровна была готова лишить Петра Федоровича права наследования, так как все хорошо знали о его симпатиях к Фридриху II, воевавшему с Россией. В этих условиях голштинский двор был очень заинтересован в формировании в Европе выгодного мнения о родителях наследника. Бумаги Бассевича в этом смысле приобретали важное политическое значение. Через Вольтера «намерения» Петра I в отношении Анны постарались сделать общеизвестными13. В 1775 г. они были изданы и А. Ф, Бюшингом»4.
В бумагах Бассевича Анна Петровна выступает на исторической сцене как естественный продолжатель великих замыслов и дел Петра I. Бассевич прекрасно знал, что в соответствии с уставом о престолонаследии Петр I должен был назвать своего преемника, В извлечениях сказано о первых словах завещания Петра I, прочитанных уже после того, как он потерял окончательно сознание. В контексте всего рассказа о последних часах императора читатель тонко и неназойливо подводился к мысли о том, что «отдать все» Петр I намеревался Анне Петровне.
Любопытна трансформация этого известия в изложении русского историка И. И. Голикова. По его рассказу, император, когда перо выпало из его руки, «напрягши остальные силы свои, произнес сие слово: после не знали, что сие слово значило, освободиться ли он желал от беспокойства нашедших к нему в комнату во множестве людей, или о следующем времени по смерти своей, однако, слово сие почтя все приказом, вышли вон»15. Домысел Голикова представлял собой, несмотря на деликатные оговорки, скорректированное последующими событиями (избрание Екатерины I) вполне логичное развитие свидетельства Бассевича: Анна Петровна должна была стать, согласно воле Петра I, русской императрицей после Екатерины I.
Сам Бассевич, принимавшей участие в составлении брачного контракта, естественно, знал, что Анна Петровна вместе со своим потомством была лишена Петром I права наследовать русский трон. Из этого Павленко заключает, что весь рассказ о кончине Петра I принадлежит не Бассевичу, а кому-то из голштинцев, который либо не знал об этом контракте, либо сознательно проигнорировал его, преднамеренно вводя Вольтера «в заблуждение, чтобы тот подкрепил в общественном мнении Европы "законные" права Голштейн-Готторпской династии на русский престол в годы, когда династия Романовых по мужской линии иссякла»16. В одной из последующих глав мы увидим, что для обоснования прав этой династии были изобретены еще две фальшивки в форме завещаний. Это говорит о том, что в разбираемую сейчас подделку эпизод с Анной Петровной и незаконченной фразой Петра был введен совершенно сознательно, а не по незнанию брачного контракта и мог принадлежать даже самому Бассевичу.
На примере разобранной подделки мы сталкиваемся со случаем, когда не сам фальсифицированный источник, а лишь легенда о нем рождает мифический исторический факт. Доказать, достоверен или недостоверен такой факт, как правило, необычайно трудно, порой вообще невозможно. Он нередко концептуально необычайно привлекателен, в данном случае – благодаря недоговоренности, художественно выразителен и потому легко внедряется в историческое сознание. Со временем «отрываясь» от породивших его реальных исторических обстоятельств, такой «факт» становится едва ли не хрестоматийным. Апокриф «Отдайте все…» пережил столетия. Если в первые десятилетия своего бытования он имел немалый политический смысл, ради которого и был создан, то в более позднее время приобрел и художественно-трагедийное звучание. Знаменательно, что даже в XIX в. этот апокриф оставался принадлежностью официальной историографии, оказавшись выгодным и Александру I, и Николаю I, и их преемникам, поскольку все они так или иначе связывали себя с голштинской династией, тем самым освящая свое правление фальсифицированной интерпретацией несуществовавшего завета Петра I.
Рассказанный в этой главе эпизод говорит о том, что вымысел может быть красив и одновременно политически значим, что обеспечивает ему долгую жизнь. Но и это не спасает его от разоблачения.
Глава
