Dux bellorum: средневековый правитель в бою - Камиль Фуркатович Ерназаров
Похожая ситуация сложилась позже с Ланьи. С момента потери в 1429 г. город стал ближайшим к Парижу форпостом дофинистов, кроме того, контролировавшим Марну в ее нижнем течении. Бедфорд пытался отбить Ланьи еще в 1431 г., но потерпел неудачу[164]. Уже в марте 1432 г. парижане писали только что вернувшемуся в Лондон Генриху VI с просьбой отвоевать Ланьи[165]. Весной 1432 г. была предпринята еще одна попытка овладеть городом, но и она не увенчалась успехом[166]. Поэтому летом 1432 г. регент, теперь вновь располагавший всей полнотой власти и полным доступом к ресурсам королевства, мог надеяться переломить ситуацию своим личным участием. В частности, он мог надеяться на бургундскую помощь: хотя Филипп Бургундский с декабря 1431 г. заключил перемирие с Карлом VII, соглашение содержало оговорку, что герцог вправе помогать Бедфорду в рамках договора о дружбе и союзе, заключенного между герцогами в Амьене в 1423 г. Таким образом, личное участие Бедфорда и присланный ему на помощь бургундский контингент позволяли продемонстрировать, что англо-бургундский союз продолжал существовать[167]. Несмотря на угрозу столице, в данном случае ситуация всё же не была критической для существования двуединой монархии Ланкастеров, и, возможно, поэтому, когда сторонники Карла VII попытались прорвать осаду, что вылилось в тяжелое, но в конечном итоге успешное для них сражение, мы не находим достоверных свидетельств, что Бедфорд, возглавлявший ланкастерское войско, лично участвовал в бою. Другой причиной могло быть отсутствие среди командиров деблокирующего войска персон сравнимого социального статуса — принцев крови или представителей титулованной знати[168].
Какова была роль Бедфорда на поле боя? Важные свидетельства о символическом значении присутствия английского регента на поле боя при Иври и Вернёе оставил бургундский хронист Жан де Ваврен, который в 1424 г. находился в рядах ланкастерского войска. Согласно его рассказу, Бедфорд появился перед войском в одеянии, сочетавшем традиционно использовавшийся англичанами красный крест с белым крестом Франции, таким образом символизируя объединение двух королевств.
«Весь этот поход герцог Бедфорд, разъезжавший перед своими баталиями, был одет в верхнее платье из синей бархатной ткани, и поверх был нашит большой белый крест, и поверх него красный крест; и я, автор сего труда, который был тогда в указанном походе в свите графа Солсбери, спрашивал некоторых англичан, по какой причине герцог Бедфорд носил белый крест, и мне ответили, что это по причине двух королевств, и что герцогу Бедфорду, регенту, подобало их носить, и никому другому, поскольку он был тем, кто представлял персону короля Франции и Англии, а эти два креста были обозначением двух указанных королевств»[169].
Можно подумать, что, если Ваврену, уроженцу Фландрии[170], пришлось уточнять значение этой символики у англичан, то, возможно, и другим французам в войске Бедфорда оно было не вполне очевидно, однако более вероятно, что перед нами просто риторический прием хрониста.
Ваврен также описывает знамена, использовавшиеся ланкастерским войском при Иври:
«… он велел развернуть знамя Франции — на лазурном поле три золотые лилии, — которое он в этот день велел отдать сеньору де Л'Иль-Адану; затем велел развернуть знамя Святого Георгия — на серебряном поле червленый крест; затем велел развернуть знамя Святого Эдуарда — на лазурном поле золотой якорный крест и пять таких же мерлетт; затем велел развернуть знамя с гербами Франции и Англии в четвертях в знак владения двумя объединенными королевствами; и после было развернуто знамя герцога Бедфорда; и все эти знамена были отданы рыцарям со славной репутацией»[171].
и при Монтепилуа:
«… и там были среди прочих знамен два рядом друг с другом, а именно знамя Франции и знамя Англии, и также было с ними знамя Святого Георгия. Указанное знамя Франции держал в тот день Жан де Вилье, рыцарь, сеньор де Л'Иль-Адан….»[172]
Можно видеть, что в обоих случаях используются элементы английской и французской геральдики по отдельности или в сочетании. Причем в обоих случаях знамя с гербом Франции вручалось французскому рыцарю — сеньору де Л'Иль-Адану[173]. Таким образом, уже на уровне символики войско Бедфорда и сам он выступают не английским войском, но армией двуединой англо-французской монархии. Этому аспекту уделялось внимание и в других вопросах[174]. При Монтепилуа в ожидании сражения несколько бургундцев были посвящены регентом в рыцари, а в конце дня он специально поблагодарил бургундцев, чей фланг подвергся большему количеству атак[175]. Также и при осаде Мёлана хронисты отмечают смешанный состав войска Бедфорда[176], а договор о капитуляции города со стороны Ланкастеров подписали четверо англичан и трое французов-бургиньонов[177].
Знамена играли важную роль на поле боя, являясь зримым знаком присутствия военного лидера. Развертывание знамен означало намерение дать решительное сражение, отступление с поля боя при развернутых знаменах считалось позорным[178]. В свою очередь падение знамени в бою было видимым сигналом для воинов, что полководец убит или по крайней мере вынужден сражаться за свою жизнь; в такой момент войско или часть его могло обратиться в бегство, считая дальнейшее сражение бесперспективным[179]. Именно поэтому нормандский рыцарь Жан, сеньор де Саан (Saâne), отбивший в битве при Вернёе одно из знамен, своим подвигом обеспечил себе карьеру на службе династии Ланкастеров[180].
Готовность Бедфорда к решительному сражению декларировалась и в его вызове, отправленном Карлу VII из Монтеро 7 августа 1429 г., где регент обращается к риторике Божьего суда:
«… Если же, тем не менее, из-за людской неправедности и зловредности [мы] не сможем достичь блага мира, [то] каждый из нас вполне сможет охранить
