Время в средневековом городе - Коллектив авторов
Отметим, что в текстах обычаев нередко встречаются также временные сроки, которые выражаются не в счете дней, месяцев или лет, а в понятиях «несколько раз», «много раз», и особенно «три раза».
Так, например, в случае вчинения различного вида исков по земельным тяжбам, и особенно – иска о праве владения (англ. writ of right), согласно обычаям многих городов и местечек, судебные заседания могли созываться до трех раз, особенно тогда, когда ответчик не являлся на заседания. При этом их необязательно должен был разделять упомянутый выше срок в три дня.
Так было, например, в Лестере XV в., где в случае неявки ответчика часто прибегали к использованию отмеченной практики essoin и требовали письменное или устное объяснение причин неявки, на основании которого судебное заседание могло быть отложено. Если эти требования соблюдались, но ответчик не являлся и в третий раз, то бейлиф Лестера должен был дать суровое указание прибегнуть к разрушению дома ответчика.
Отметим также, что в связи с городской арендой в записях обычаев упоминаются весьма длительные временные сроки. Это 40–41 год и 99 лет[325]. Такого рода данные в «Borough Customs» встречаются очень редко, всего несколько раз, как и следующие «временные отрезки»: городское держание на срок жизни (англ. for a term of life) и навечно, навсегда (англ. forever).
В связи с указанием на этот срок возникает вопрос о том, что именно для человека Средневековья он мог означать. Полагаю, что, если иметь в виду кипучую жизнь города, речь вряд ли могла идти в данном случае – в применении к повседневным делам – о вечности в ее божественном значении. Скорее всего, «навечно» просто означало «надолго», «дольше, чем длится жизнь поколения». «Вечность» в этом смысле означала то, куда нельзя заглянуть живущему сегодня, на что не распространяется власть человека; то, что предназначалось последующим поколениям (недаром этот термин часто упоминается и в завещаниях) или приоткрывалось при попытке заглянуть в жизнь поколений предыдущих – отцов, дедов и прадедов[326].
В завершение еще два замечания. Во-первых, как исследователь может совместить существующий в науке тезис о непосредственном восприятии времени человеком Средневековья в момент исполняемого им действия («проживание» времени в «периоде действия»), о котором упоминалось выше, с наличием довольно длительных временных сроков в записях обычаев? Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо понять, с какими факторами было связано использование в городском обычном праве тех или иных «мер времени». Можно заметить очевидную зависимость протяженности временных интервалов от степени «фундаментальности» той или иной сферы приложения социальной активности горожанина или его общественного положения. Наиболее длительные сроки (начиная с года и дня и выше) фиксируются в записях тех обычаев, которые относятся к земле (и спорам вокруг нее), денежному интересу (непогашенные долговые обязательства, рентные недоимки) и социальному статусу человека Средневековья (обычай года и дня проживания в городе, дающий свободу виллану).
Во-вторых, как могло наличие конкретных временных отрезков, которые, в частности, фиксировались в записях городских обычаев, сопрягаться с основным показателем «легитимности» самого обычая – его незапамятностью? В данном случае основополагающую норму средневековой правовой повседневности о незапамятности обычая стоит рассматривать, как минимум, в двух плоскостях. С правовой точки зрения, эта идея не изживала себя в течение Средних веков. Источники разных периодов изобилуют ссылками на важность незапамятного происхождения обычаев, на древность права – даже и тогда, когда в них упоминаются ограниченные сроки действия обычая. Для него всегда была важна неизмененность в том смысле, что его истоки и зарождение должны были выйти из пределов памяти поколения, и не одного; недаром обычай постоянно определяется словом «immemorial».
Иное было с реальностью, с тем, как события развивались на самом деле[327], то есть – с практикой повседневности, которая определялась насущными интересами дня. Сама жизнь не просто, как мы видели, называла, определяла, констатировала и лимитировала сроки действия обычая, которые исходили из нужд необходимого в ежедневном бытии, но подчас меняла и сам обычай, изобретала новые нормы, которые вовсе нельзя было назвать незапамятными. Обычай, таким образом, подстраивался к требованиям жизни (а иногда его сознательно деформировали, подстраивая к ней[328]) и, таким образом, менялся, подчас отрицая на практике идею о своей незапамятности.
М.В. Винокурова
2.2. От малого до великого: меры времени в жизни парижских ремесленников XIII века
Средневековые источники содержат много информации о ходе и исчислении времени – о датах и событиях, о рядовом и вечном. Однако, когда речь заходит о ремесленниках и торговцах, источников, позволяющих охарактеризовать их собственные представления о движении времени, оказывается не так много, и их опосредованный чаще всего характер затрудняет поиск историка. Разные временные интервалы и меры времени встречаются в ремесленных и торговых регламентах, регулировавших профессиональную деятельность мастеров, подмастерьев и учеников. В регламентах время фиксировали целенаправленно, стремясь точно обозначить начало или конец определенного момента, длительность или последовательность действий – в ходе работы, прежде всего. Однако нормативные акты регулировали не только работу, но и повседневную жизнь ремесленников и торговцев, включая время для отдыха и еды, причем заданное как биологически, так и социально (для владельцев мастерских и для их работников). Время выступало также одной из оценочных категорий, определявших соответствие деятельности и поведения общим ментальным установкам, обычаям и профессиональным традициям: правила, существовавшие издавна; действия, выполненные вовремя, и др. Общие для всех средневековых горожан интервалы и меры времени предстают в этих источниках в их особенном восприятии, заданном разными профессиональными сферами.
Сборник парижских ремесленных и торговых регламентов XIII столетия, известный под названием «Книга ремесел» Этьена Буало, служит историкам в самых разных изысканиях. Представляя исключительное многообразие профессий, существовавших в средневековом Париже, он позволяет увидеть вариативность социальных и профессиональных традиций, а также выработанных в XIII в. подходов к урегулированию обыденных и конфликтных ситуаций.
Принято считать, что в «Книгу ремесел» вошли 100 или 101 регламент, хотя такое представление о ней является продуктом значительно более позднего времени. При прево Парижа Этьене Буало в последние годы правления Людовика IX одновременно были записаны около 60–70 уставов ремесленных и торговых корпораций: точное их количество
