Время в средневековом городе - Коллектив авторов
В качестве меры времени и критерия, определявшего возможность или недопустимость определенных действий, использовались времена года, но только зима и лето – весна и осень не встречаются в этих текстах. 14 раз определение «зимний» (d’yver) уточняло праздник, выступавший сроком выплаты пошлины или выполнения других финансовых обязательств: св. Мартина, св. Николая или св. Андрея. Сочетание «зима и лето» / «лето и зима» есть в трех уставах «Книги ремесел»: мельников Большого моста[367], изготовителей четок из кораллов и раковин (XXVIII)[368], мастериц, вышивавших шляпы золотом и жемчугом (XCV)[369], и во всех этих случаях оно не обозначает тот и другой сезон, а выступает синонимом наречиям «всегда» / «никогда». Такую же роль выполняет выражение «в любое время года» (en toute sessons de l’an) в уставе булавочников (LX), которые требовали, чтобы работа всегда прекращалась в повечерье[370], что в то же время говорит о связанных со временем года и световым днем сомнениях со стороны работников или их хозяев в том, сколько по справедливости должен длиться рабочий день.
Чтобы обозначить сезон, когда в определенный момент вечера, после звона к повечерью в соборе Парижской Богоматери, следовало оставлять работу, кожевники (LXXXIII) не назвали время года, но записали: между первым воскресеньем поста и днем св. Ремигия (1 октября). Они объяснили правило тем, что это нужно «для отдыха, так как дни длинные [quar les jours sont lonc], а ремесло слишком трудное»[371]. Период был определен, таким образом, исходя из продолжительности светового дня, и «лето» здесь не могло быть названо, потому что что к летним месяцам добавлены еще несколько: май, апрель или даже март (Великий пост, предшествующий Пасхе, мог начаться в марте и ранее), а также сентябрь.
В годах измеряли все сроки обучения; раз в год платили многие пошлины, и ориентиром здесь закономерно выступали праздничные дни: Рождество, Крещение, Вознесение, дни памяти святых.
Такой хорошо известный в истории средневековых городов интервал, как «год и день» (un an et un jour), парижские ремесленники и торговцы отсчитывали в самых разных обстоятельствах, отмечавших изменение социального статуса, получение новых прав или всей полноты прав мастера[372].
На год и день давалось освобождение от караульной повинности для тех кузнецов (XV), кто только что купил право заниматься этим ремеслом[373]. Ночная караульная служба была обязательной для кузнецов, как и почти для всех остальных парижских ремесленников: каждая корпорация выставляла караул раз в три недели, караульщики должны были являться к Шатле, резиденции парижского прево, летом к семи часам, зимой – с наступлением сумерек[374]. От караула были свободны должностные лица многих корпораций, из ремесленников – ювелиры, резчики, живописцы и некоторые другие, работавшие для знатных людей, а также все мастера, которым было больше 60 лет[375], и привилегия новых кузнецов была для них весомым благом.
Один год и еще один день работы после завершения обучения были необходимы для того, чтобы бывший ученик набрался опыта и мог стать мастером или мастерицей, – считали ткачихи шелка (XXXVIII)[376] и булавочники (LX)[377]. Только эти профессиональные сообщества настаивали на таком этапе становления мастерицы или мастера, в отличие от более поздней истории ремесла, когда работа подмастерьем стала считаться обязательной и безусловно необходимой. Большинство парижских ремесленников в XIII в. полагали завершение обучения, то есть окончание его срока, вполне достаточным для того, чтобы стать мастером.
Однако право такого нового мастера учить ремеслу сразу же, как он завершал свое собственное многолетнее обучение, иногда подвергалось сомнению. Четыре корпорации (волочильщики проволоки из меди (XXIV), изготовители гвоздей для пряжек и застежек (XXV), ременщики (LXXXVII), мастерицы, вышивавшие шляпы золотом и жемчугом (XCV)) допускали, что исключительно по прошествии еще одного года и дня новый мастер или новая мастерица смогут учить своему ремеслу других. Средний срок обучения этим ремеслам составлял 6,75 года, что практически совпадает с 7 годами – средним сроком обучения, рассчитанного для всех парижских корпораций, указавших такой срок в своих регламентах[378]. Право учить ремеслу полагалось ценным и «отдельным» от статуса мастера правом, которое могло быть обусловлено не только дополнительным «стажем» в год и день, но и другими качествами учителя: его материальным благополучием и профессиональной компетентностью, не обязательно соотносимой с длительностью его работы – у мастера должно было быть достаточно средств и умения, а сам он должен был быть благоразумен и обеспечен, чтобы научить всем тонкостям профессии, воспитывать и содержать ученика в течение многих лет обучения.
Еще одна сложная для парижских корпораций ситуация, требовавшая ожидания длиной в год и день, связана с побегами учеников. Изготовители четок из кости и рога (XXVII) назвали в этой связи два срока. Мастер должен был ждать сбежавшего от него ученика целый год (un an), не имея возможности взять другого ученика, что допускалось только по прошествии года и дня (dedenz l’an et le jor)[379]. Если ученик возвращался ранее этого срока, мастер был обязан принять его обратно, но обучение беглеца продлевалось на время его отсутствия. Если же тот имел «законное оправдание» (устав не вдавался в разъяснения, какое основание можно было считать столь весомым), то мастер ждал его даже больше года и дня. Такой же срок в год и день с момента побега ученика отсчитывали изготовители шелковых тканей, бархата и кошельков (XL), булавочники (LX)[380] и кожевники (LXXXIII)[381]. Последние оказались наиболее суровы к мастеру: ему запретили принимать другого ученика не только в течение этого года и дня, но вообще до конца обучения сбежавшего от него и не пожелавшего вернуться ученика – а минимальным сроком обучения этому ремеслу, за плату в 60 парижских су, были 9 лет[382]. Побег фактически лишал кожевника права иметь ученика в течение многих лет, что превращалось в настоящее наказание для такого учителя.
Если ученик возвращался, превысив допустимый срок в год и день, его изгоняли из ремесла, и никто никогда не взял бы его на работу. Изготовители черенков к ножам (XVII) не ограничивали время ожидания, но были
