ТАЙНЫ ФАЛЬСИФИКАЦИИ - Владимир Петрович Козлов
Таким образом, «Завещание» Екатерины II в России на протяжении всего XIX в. оставалось принадлежностью рукописной традиции – его политическое звучание смущало царскую цензуру. Лишь однажды (в 1868 г.) известие об этом документе и даже отрывки из него (по списку Евгения Болховитинова, текст которого был скорректирован и с французским оригиналом) появились в статье профессора Киевской духовной академии Ф. А. Терновского14.
Использование Терновским в своей статье, посвященной русскому вольнодумству при Екатерине II, «Завещания» не было случайно. По его мнению, Екатерина II, зараженная идеями просветительства, под воздействием Французской революции смогла избавиться от них ко благу русского общества и предприняла ряд мер карательного характера, способствовавших оздоровлению общественной жизни России. В политике Екатерины II Тернов-ский увидел образец для обуздания современных освободительных идей. Обеспокоенный каракозовским выстрелом, уже в самом начале своей работы Терновский писал: «Не так давно в Русской литературе и в русском обществе господствовали занесенные с запада социалистические и материалистические идеи, По отношению к существующему порядку вещей враждебные и отрицательные. 4 апреля 1866 г. ясно показало всему русскому миру разрушительность модных идей и обозначало собою поворот в мнении русского правительства и общества и вполне закон-ную реакцию против нигилизма. Как ни молодо русское общего, Но не в первый раз оно переживает подобный кризис. Во второй половине прошлого столетия, в царствование Екатерины II. также господствовала на Руси модная отрицательная философия и также господство ее кончилось, когда ход событий доказал ее разрушительность. Не безынтересно будет в настоящее время. припомнить эту эпоху из недавнего минувшего, имеющую такое близкое сходство с настоящим»15.
«Завещание» Екатерины II для Терновского в этих условиях оказалось важной находкой. В нем он увидел актуальный программный документ для борьбы с расширявшимся революционным движением в России. Вот почему «заветы» Екатерины II автор впервые смог провести через цензуру, старательно пригладив ряд из них, исключив те, которые каким-либо образом могли скомпрометировать императрицу.
Политические соображения предопределили и отношение Терновского к опубликованному им документу. «Мы, – писал он, – не верим подлинности этого завещания, во-первых, потоку что Екатерина II, как известно, скончалась скоропостижно, тогда как надеялась прожить еще по крайней мере лет 20, следовательно, могла рассчитывать сама выполнить те меры, которые излагаются в завещании. 2) Известно, что отношения между императрицею Екатериною и ее сыном Павлом Петровичем были очень натянуты и дурны… Екатерина знала это, и могла ли она ожидать, что Павел Петрович, осуждавший ее внешнюю и внутреннюю политику при жизни, сделается внимателен к ее наставлениям после ее смерти. 3) Известно также, что императрица думала отстранить от наследства престола Павла Петровича и передать скипетр непосредственно внуку своему Александру Павловичу. Могла ли она, имея это в виду, адресовать свои посмертные наставления Павлу Петровичу?»16 Заявив о фальсифицированном характере «Завещания», Терновский в заключении своей работы тем не менее высоко оценил его общее значение; «Вообще, о нем можно сказать словами итальянской пословицы: если оно не подлинно, то] по крайней мере хорошо выдумано-»17.
В общественном сознании России 60-х гг. XIX в. отношение Терновского к «Завещанию» Екатерины II не вызвало сколько-нибудь серьезных возражений. Для части русского общества второй половины XIX в. сохраняла актуальность вся совокупность идей «науки царствовать», отраженная в «Завещании». Об этом свидетельствует тот факт, что статья Терновского с небольшими сокращениями была вскоре перепечатана публицистом В. И. Ас-коченским в его журнале «Домашняя беседа»18.
Однако «Завещание», несмотря на признание его важности для понимания общественных движений на рубеже XVIII – XIX вв, все же долгие годы оставалось вне детального изучения. Лишь в 1959 г. о нем вновь напомнил историк литературы Г. П. Макого-ненко в монографии о Н. И. Новикове. По мнению Макогоненко, «трудно утверждать достоверность этого документа; спорной может быть сама форма завещания, сама идея обращения с наставлениями к Павлу». Но, подчеркнул он, следует признать, что описанные в нем «обстоятельства точно воспроизводят картину царствования Екатерины, высказанные мысли и убеждения почти дословно совпадают с тем кругом идей, о которых нам известно из ее писем, записок, показаний близких к ней людей…». Приведя затем ряд выдержек из «Завещания», Макогоненко заключил, что содержавшиеся в них идеи отражают опыт борьбы Екатерины II с передовыми деятелями русского просвещения19.
Книга Макогоненко сыграла свою роль в оживлении интереса «Завещанию» Екатерины II. Оно начало жить как документ общественно-политической мысли конца XVIII – начала XIX в. О «Завещании», например, беседуют герои исторической повести Н. И. Рыленкова «На старой Смоленской дороге», его использовали другие писатели и ученые, не вдаваясь, впрочем, подробно в обстоятельства создания и бытования этого документа.
Наконец, «Завещание» стало предметом тщательного и всестороннего рассмотрения в специально посвященной ему книге литературоведа Г. А. Лихоткина. Впервые полностью опубликовав текст французского оригинала и русский перевод начала XIX в., Лихоткин провел большую работу по доказательству его подложности, установлению автора фальшивки и определению мотивов, которыми он руководствовался при ее изготовлении.
Выводы Лихоткина настолько убедительны и интересны, что мы позволим себе лишь кратко изложить их, дополняя по возможности своими соображениями и отчасти новым фактическим материалом.
Прежде всего Лихоткин установил автора «Завещания» Екатерины II. По его мнению, императрица не могла составить такой документ. Во-первых, в «Завещании» ни слова не говорится о престолонаследии, что чрезвычайно волновало Екатерину II. Во-вторых, она не могла обращаться с завещанием к Павлу Петровичу, которого в последние годы своего царствования не желала видеть своим преемником. В-третьих, было бы странным слышать из уст самой императрицы ее сравнение с распутной Мессалиной.
Если исходить из предисловия к первой публикации «Завещания» и иметь в виду, что Екатерина II не являлась его автором, рассуждает далее Лихоткин, можно было бы считать, что автор документа – русский. Однако, справедливо пишет Лихоткин, против этого говорят по меньшей мере три обстоятельства. «Завещание» рисует идиллическую картину взаимоотношений Екатерины II и Павла Петровича, тогда как в России было хорошо известно об их неприязни друг к другу. Далее, из уст русского автора «Завещания» странно звучит совет беспощадно бороться с клубами и обществами, не получившими в России в конце XVIII в. столь бурного развития, как, например, в предреволюционной и Революционной Франции. Наконец, автор «Завещания» в основ-ном пишет о
