ТАЙНЫ ФАЛЬСИФИКАЦИИ - Владимир Петрович Козлов
С точки зрения истории фальсификаций письменных исторических источников «Завещание» Петра I представляет интерес в плане его бытования. Оно формировало в общественном мнении «образ врага» – России. При этом совершенно очевидно, что этот образ как бы раздваивался. Монархическая Европа должна была поразиться коварством русской монархии, которая во имя достижения мирового господства разработала далеко идущие планы. Для прогрессивной общественности Европы «Завещание» представлялось очередным доказательством имперских устремлений России.
Глава седьмая
«МОНУМЕНТ ТАЙНОЙ ДИПЛОМАЦИИ РОССИЙСКОЙ»
Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столба
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
С. Морешаль. Стихотворное переложение концовки «Завещания» Ж Мелье (перевод на русский язык приписывался А. С. Пушкину)
Французские читатели вышедшей в 1802 г. в Париже анонимной книги «История России, сокращенная до изложения только важных фактов» должны были поразиться не столько самому сочинению неизвестного автора, сколько приложенному к нему пространному документу. Он назывался «Добрые и последние наставления Екатерины II Павлу 1-му, найденные между бумагами императрицы российской после ее смерти». В предисловии издателя книги сообщалось, что «один русский литератор, находящийся в службе при дворе Петербургском, Доставил нам копию императорского манускрипта, добытого им с великим трудом». «Люди слабые» не советовали ему публиковать этот документ во французском переводе, однако его важность, политическая значимость побудили издателя решиться сделать достоянием гласности тайные советы русской императрицы своему наследнику1.
Иначе говоря, в приложении к книге «История России» речь шла ни больше ни меньше как о «Завещании» Екатерины II, копия которого загадочными путями, через некоего русского литератора, оказалась в Париже. Из самого содержания «Завещания» можно было понять, что оно написано в 1796 г. Об этом говорили два факта. Во-первых, в документе упоминался как живущий преемник прусского короля Фридриха II Фридрих-Вильгельм, находившийся на троне в 1786 – 1797 гг. Во-вторых, автор, говоря о современных политических событиях, указывал, что они происходили на седьмом году Французской революции, то есть в 1796 г Публикация «Завещания» завершалась словами издателя: «Окончание отсутствует», а также двумя его текстуальными примечаниями. Одно из них относилось к словам «Завещания», в которых Екатерина II сравнивала себя с Мессалиной – женой императора Клавдия (I в.), известной своим распутством. «На сейме в полном собрании, – комментировал издатель, – представитель польский Немцевич дерзнул означить Екатерину II под именем Мессалины Северной. Она жаловалась в одном объявлении 18 мая 1792 г.». Второе примечание издатель сделал к тому месту «Завещания», где автор сравнивал себя с пчелой: «Ежели ваш девиз есть пчела, то вы имеете ужасное улье (Письмо Вольтера к императрице Екатерине II)», – комментировал издатель, обнаруживая свое знакомство с кельтским (1784 – 1787 гг.) изданием переписки Екатерины II с Вольтером2.
«Завещание» по стилю и форме не походило на государственный акт. Это скорее торжественное повествовательное сочинение без четкой структуры, с нередким повторением одних и тех же мыслей. «Мой достойнейший, почтеннейший и любезнейший сын обращалась к Павлу I Екатерина П. – Я оставляю вам наследие самое пространнейшее в Европе, как и самое блистательное… Я царствовала, могу сказать, со славою и справедливостью и уношу с собою в могилу достойное убеждение, что я доставила моим подданным ту степень счастья и свободы, к которым они были способны и которых им нельзя было во зло употребить для своей и моей пагубы»3. Сравнивая Петра I с основателем Рима Ромулом, в себе Екатерина II без ложной скромности видит русского Нуму (римский законодатель). «Петр I положил истинные основания Российской империи, Екатерина II соорудила и украсила его, Павел I призван, чтоб его утвердить», – заключает Екатерина обращение к сыну.
Свою задачу она видит в том, чтобы дать советы Павлу Петровичу как мать, как русская императрица, но главным образом «как современница революции политической отдаленной, могущей нас настичь, ежели не остановить гигантские шаги, уже совершенные в продолжение семи лет». Искусство царствовать, сетует императрица, становится трудней, европейским монархам все чаще грозят потрясения от «народных бурь». В этих условиях она считает долгом передать наследнику весь опыт своего многолетнего царствования.
К «главнейшему» завету наследнику Екатерина II относит введение строжайшей цензуры на все, что поступает в Россию из-за границы. В империю, советует она Павлу I, должно допускаться только то, что «кажется… полезным…, блюдите, чтобы ни единая книга, ни единая газета, даже карикатура не входили в Россию без вашего позволения». Только царь должен определять степень просвещения народа, который вообще не должен быть «излишне Учен» или научен слишком рано4.
Правитель, пишет далее Екатерина II, обязан стремиться овладеть общественным мнением, управлять им, содержать «на своем Коште», подчинить его религии, «чтобы мысль всегда находилась Между цензорами и попами». Необходимо страшиться любопытства народа, скрывать от него европейские «возмущения», а в случае, если этого не получается, рисовать их самыми отвратительными красками.
В империи должны царствовать общественные и семейные добродетели. «Не надобно, – пишет Екатерина II, – чтобы народ думал: ничто не может быть труднее в управлении, когда он требует отчета в делах. Пусть он работает и молчит!»5
Перо мыслителя, утверждает императрица, может принести трону больше вреда, чем пушки. Она советует Павлу I: «Отдалите в Сибирь первого писателя, захотевшего выказать себя государственным человеком. Покровительствуйте поэтам, трагикам, романистам, даже историкам времен прошедших. Уважайте геометров, натуралистов, но сошлите всех мечтателей, всех производителей платонических республик…»6
Род человеческий, философствует она, «заслуживает бедствия его времен». Кто бы мог подумать, пишет Екатерина II, чтобы «эта французская нация, столь остроумная, дошла до такой степени тупости и самоотвержения, что преклонила голову под иго, обагренное кровью и грязью, в тысячу разов тяжелее носимого ею в продолжение стольких веков». В этой связи Екатерина II заклинает сына «налететь» на Францию, выждав, когда она «совершит все преступления, когда сделается предметом ненависти, впадет в анархию»7.
Размышляя над судьбами Карла I и Людовика XVI, императрица полагает, что роковую роль сыграла их
