На страже Родины. События во Владивостоке: конец 1919 – начало 1920 г. - Карл Николаевич Хартлинг
Но Главный штаб и министерство перерешили. Почему – мне так и не удалось выяснить. Но посылались самые разнообразные приказания; сначала отправить всех офицеров и унтер-офицеров в распоряжение Главного штаба для назначения; затем – поименные списки для отправления по разным городам, причем военный министр брал себе в ординарцы пять офицеров; наконец, последнее – отправить в три новые дивизии, в Омск, Ново-Николаевск и Томск. Наладив на Русском острове дело с новым набором офицеров и солдат, я отправился вслед за первым выпуском в Омск, пробыв на Дальнем Востоке с ноября [1918 года] до середины марта [1919 года].
Много приходилось мне видеть в это время различных сторон знаменитой интервенции… приведу некоторые факты. YMCA, Общество христианской молодежи, или, как их называла вся Сибирь, «Христианские мальчики»[53], устраивает спектакль для развлечения русских и интервентов.
На сцене представляется русский офицер с огромным жестяным Георгиевским крестом, женщина русская в виде уличной девки, бородатые мужики и бравый иностранный солдат, который спасает женщину.
Вся публика, кроме русских, забавлялась и громко хохотала. А русские глотали слезы обиды… На улицах Владивостока иностранные солдаты позволяли себе затрагивать вполне порядочных женщин; было несколько случаев, когда русские женщины должны были обороняться от них зонтиками.
В конце февраля я приехал с острова на большой благотворительный вечер. При входе в бальный зал стояли три иностранных офицера одной из стран-интервенток, нагрузившиеся до того, что тела их покачивались, а глаза смотрели мутно-посоловелым взглядом; лишь только я вошел, как ко мне обратились несколько дам и со слезами на глазах просили защитить их, – эти три «рыцаря печального образа» затрагивали всех входивших в зал женщин, некоторых хватали руками.
Я подошел к ним.
– Джентльмены, я прошу вас прекратить ваше пребывание здесь и немедленно оставить бал.
Те тупо на меня посмотрели, а один из них вызывающе спросил:
– Какое вы имеете право говорить нам так?
– Вот что, если вы немедленно не уйдете отсюда, я буду принужден употребить силу, а кроме того, сейчас же протелеграфирую генералам Ноксу и Эрмслею.
Не знаю, что больше подействовало, думаю, второе, но интервенты поспешили уйти с бала.
Один подвыпивший итальянский солдат (по фамилии Сартори) убил на Владивостокском вокзале русского офицера, командированного сюда атаманом Дутовым; офицер делал замечание русскому солдату, итальянец вмешался и толкнул офицера, а когда тот вынул револьвер, то интервент схватил свою винтовку и сразил есаула К. насмерть.
И, несмотря на все протесты, остался безнаказанным.
На похороны этой жертвы интервенции я послал две роты и хор музыки.
В соборе, на Светланке, у гроба есаула К. стоял почетный иностранный караул: взвод карабинеров и парные часовые, все в киверах. Духовенство посылало к ним с просьбой снять шапки, но те отрицательно мотали головами.
Произошла заминка, так как священник отказался начинать отпевание, пока иностранные солдаты не подчинятся религиозному требованию.
Как раз при входе в собор я застал эту сцену. Обратился по-французски к офицеру, начальнику караула:
– Наша религия требует, чтобы в церкви все были без шапок. Будьте любезны приказать вашим людям сейчас же снять кивера.
– Но у нас полагается быть в шапках…
– Ради Бога, не забудьте, что вы здесь не у себя, а у нас.
– Но тогда мы не можем делать приема на караул, по нашему уставу нельзя.
– Да и не надо – лучше не делать ничего, чем оскорблять религиозное чувство народа. Видите, публика как взволнована. Можете уходить совсем. Для почестей убитому у меня есть своих две роты.
Только тогда караул подчинился и обнажил головы.
Вскоре после прибытия на остров мне было доложено, что чины одной из иностранных армий ходят по Русскому острову и производят топографические съемки; с появлением рот школы, караулов и патрулей это прекратилось.
Вскоре мне понадобились для занятий и маневров наши военные карты. Запрашиваю штаб крепости. Отвечают: забрала военная часть одной из дружественных стран, занявшая Хабаровск, где был топографический отдел штаба округа.
– Как! Наши секретные карты?
– Да, все забрали…
Обратился к помощи англичан, чтобы вернуть, но так до марта месяца и не вернули. Кому-то они понадобились больше, чем России. Кому?
А вот выдержка из газеты, издающейся в Кобе (Япония), «The Japan Chronicle» от 25 июня 1920 г., из статьи под заглавием: «The alleged sale of maps».
«…Цунанори Ояма, племянник князя Ояма, был арестован токийской жандармерией по обвинению в продаже секретных стратегических карт известному иностранцу (to a certain foreigner)… Когда Ояма вернулся из Сибири, он завязал дружеские отношения с военным атташе посольства известной страны (of a certain country).
Этому иностранному офицеру Ояма продал карты стратегической важности за 40 000 иен…»
Цунанори Ояма был в 1919 году официальным лицом в Сибири при интервенции. Как принято писать – комментарии излишни!
Можно было бы исписать случаями, рисующими скрытый характер интервенции, не одну книгу; я привожу эти факты не для того, чтобы задевать кого-либо или настраивать против кого-нибудь, а лишь с целью не быть голословным в сказанном раньше.
Возникает вопрос: кому больше повредили все подобные господа – нашей России или своим странам, которые послали их на рыцарскую помощь своему страждущему союзнику?..
<…>
Кончился если не блестящий, то, во всяком случае, большой, крупный период нашей русской действительности. Место для оценки его мы все, современники, должны предоставить будущему.
Тогда же разберутся и выяснятся все причины, которые привели Белое движение к неуспеху. И скажут, несомненно, беспристрастное слово, сделают правильные выводы.
Но нам, современникам величайшего потрясения нашей Родины, принадлежит право, и на нас лежит обязанность – высказать те ясные и правдивые положения, которые подчас многими затемняются и искажаются, умышленно или по недомыслию.
Прежде всего – о Белом движении. Нельзя забывать и преступно замалчивать, что движение белых русских масс вылилось совершенно естественно, и вылилось мощной волной, как неизбежное последствие, как ответ на всю революционную подлость и гадость. Белогвардейщина зародилась на всех концах Руси, на всем необъятном пространстве, в каждом углу ее; и это был ответ русского народа на то ужасное унижение, которое, как из бездонного ушата, вылили на страну и на народ творцы и углубители революционной смуты.
Белое движение явилось проявлением чести нации, и поэтому оно было неизбежно и неустранимо. Неустранимо, так как все честные элементы нашей Великой России, во
