Жизнь зовет - Владислав Александрович Колчин

Жизнь зовет

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Из комнаты Орликов кажется, что до завода — рукой подать, все видно. Вот выскочил на мост со стороны заречных цехов электрокар. Без груза идет легко, словно невесомый. С реки тянет ветер, и цветистый подол электрокарщицы бьется о ноги, как флажок.

А там, за мостом, влево по берегу, на раскинутых веером маневровых путях — подъемные краны. Они перебрасывают с места на место кажущиеся издали совершенно без веса пачки катаной стали, сизой и звонкой. Ее вывозят, еще не остывшую, из огромных, под крышу, ворот прокатного цеха и здесь, готовя к отгрузке, сортируют. И сейчас, ранним утром, отчетливо слышатся и резкие вскрики кранов, и звон стали, и чуть слышные «майна» и «вира».

А над всем этим — густой туман, лениво стекающий на завод с крутобокой горы Кидыш.

Вверх, навстречу туману, текут из высоких труб серые струи дыма. Белыми пушистыми платками вспархивает над плоской крышей прокатного пар и тоже устремляется вверх. И словно не вытерпев, словно стремясь не отстать, бросается к туманной пуховине белым огромным грибом пар, вылетевший из тонкой трубки паросилового цеха. Густой рев, подхваченный горным эхо, раскатывается над городом — пора вставать.

Вскинув взъерошенную голову, Петр посмотрел заспанными глазами в мутное окно и снова тяжело упал на теплую подушку, но тут же встал, потянулся к крошечному циферблату жениных часов, подвешенных к спинке кровати. Стрелка указывала семь. Петр досадливо поморщился и, уже окончательно проснувшись, затормошил жену:

— Слышь, Лидушка, вставай.

— Что?..

Пушистые реснички Лидочки взмыли вверх, серые глаза, словно жалуясь, уставились на Петра.

— Уже утро?

— Конечно.

Он хохочет, сбрасывает с Лидочки одеяло и, склонившись, водит небритой щекой по прохладному округлому плечу. Лидочка ежится, дергается, толкает его, упираясь ладошкой в лоб и, сквозь смех, твердит все:

— Уйди, слышишь… Петрушка… щекотно…

Откинув ее руку, он клонится к самым ее глазам, смотрит в них долгим горячим взглядом и, передохнув, целует ее.

— Лидушка…

Маленькую комнату полнит радостный звон голосов.

Петр не может молчать, не может спокойно одеваться. Он целует Лиду то в лоб, то в щеку. Она отбивается, ворчит, но тут же ворчанье свое скрашивает улыбкой… Потом следуют команды:

— Принеси, Петя, масло… А стаканы… стаканы там, на подоконнике.

Наскоро завтракая, Лидочка в сотый раз решает:

— Нужно вставать пораньше, а то я не успеваю убрать комнату.

Со вторым гудком, толкая друг друга и хохоча, они скатываются по лестнице и вливаются в толпу, занявшую весь тротуар.

…В цехе Петр не спеша обходит стан. Из-под крыши, просеиваясь сквозь пелену сизого дыма, брызжут косые пучки солнечных лучей. Воздух отдает запахами ночной свежести, и от того кажется, что штабеля остывающего проката дышат не томительным жаром, а мягким теплом. Валы прокатных станов гремят мерно, воркующе.

Становые ночной смены тут же, под струями хлещущей на валки воды, моют руки, пригоршнями бросают воду в мятые с покрасневшими веками лица.

Солнце играет в водяных брызгах, в мыльной пене, взбитой в маленьких торопливых ладошках чистюли-пирометристки, ласково светится на стальных, покрытых глянцем наката, валках.

Радостно перекликаются колокола мостовых кранов, с рокотом проносящихся над головами. На какие-то минуты все шумы замирают — идет пересменка. Люди ходят вокруг станов, по фермам кранов; сняв кожуха, осматривают электроаппараты.

Но вот прозвенел сигнал и, дрогнув, покатились в своих подшипниках валы одного прокатного стана, за ним — другого, третьего. Снова поплыл над головами мощный рокот кранов, затрезвонили колокола. По ожившим рольгангам бешено помчались первые штуки огненной стали. Заступившая смена набирала темп.

В дощатой конторке мастеров двум человекам не разойтись. Три четверти ее занято столиком, на свободном месте два табурета. Привалившись к столу боком, Петр просматривает сводку о работе ночной смены. Рядом — Ермохин, мастер дневной. Спохватившись, он бормочет, шагнув к двери:

— Эка ведь, забыл спросить у Ильи…

Но дверь перед самым его носом широко откидывается, и в конторку, тесня Ермохина грудью, вваливается Илья Базанов, мастер ночной смены. Базанов с маху бросает свое могучее тело на табурет, перегораживает конторку вытянутыми ногами и гудит:

— Опять, сулема, простой был. Электрики стан останавливали… Дождь был ночью — мотор от воды берегли.

— Долго стояли?

— Поболе часа…

Присмиревший Ермохин крутнулся волчком:

— Когда ж хозяин наш крышу хорошую состряпает?

— На тот год об эту пору, — невесело усмехнулся Илья Базанов и обратился к Петру: — А надо, начальник, давить на Груздева с крышей, доколь от Ильи-пророка зависеть будем?

Ермохин, хитро улыбаясь, зубоскалит:

— Не тебе говорить такое. У тебя с тезкой небесным блат. Дождь не дождь, а план на сто двадцать двинул.

— Нагнали… Ребята после простоя как волки. К семи часам сменную норму свалили, а до восьми на перевыполнение гнали.

— А ты на Илью еще жалуешься!

Но Базанов уже не слушает Ермохина. Он сладко зевает, крякает, басит, устало хлопая веками:

— Ну, Кузьмич, я того, до дому…

Петр не задерживает его. Разговаривать нет времени. Вкладывая в карман куртки рапортички всех трех смен за прошедшие сутки, он коротко бросает Ермохину:

— К Груздеву… — и вслед за Базановым выходит из конторки.

Должность начальника стана, на которую Петр был назначен месяц тому назад, обязывала его присутствовать на рапортах, где развертывалась картина работы всего цеха за сутки. И Петру, ранее работавшему сменным мастером и жившему делами только своей смены, представилась широкая возможность знакомиться с цеховыми масштабами.

…Начальник прокатного цеха Груздев, как всегда, навис тяжелой глыбой над оконцем, выходящим из кабинета в цех. Красные оттопыренные уши его мерно ходят вверх и вниз.

«Жует губы», — вспомнил Петр привычку начальника цеха, осматривая его спину. Костюм Груздева шит, видимо, у портного-самоучки. Пиджак всюду морщит и уродует и так нескладную фигуру. Груздев толст, низок. Плечи, как у женщины, узки и, как у женщины, широк таз. Только от кабаньей шеи его веет силой и несгибаемым упрямством.

«С диваном, наверное, крепко дружит», — усмехается Петр, глядя на мятые брюки, подбитые на низках штанин бахромой.

— Ну, что, хлопцы, собрались? — обернувшись, спрашивает Груздев и вразвалку идет к столу.

Тяжело завалившись в кресло, он, выпростав короткопалую руку из всклокоченных волос, тычет ею в сторону начальника стана «750» и ровным домашним тоном говорит:

— С тебя, что ли, Семеныч, начнем…

Рапорт начался. Посыпались стандартные фразы вперемешку с цифрами. К концу рапорта подводится итог — суточный план перекрыт всеми станами.