Сталинские кочевники: власть и голод в Казахстане - Роберт Киндлер
Этот документ показывает не только радикальное мышление большевиков, но и определённое «чувство реальности»: к началу 1932 г. голод уже унёс много жизней, а десятки тысяч казахов бежали из республики. То, что люди, исчезнувшие из «округлённых» чисел, впоследствии могут вернуться в Казахстан, для деятелей вроде Исаева роли не играло. Коммунистов интересовали не люди, а рабочие руки. Они создавали условия для коллективов, не думая о потребностях индивидов. Всё это требовало контроля. Следовательно, кочевникам надлежало стать оседлыми. Издержки (человеческие) традиционно не принимались во внимание. Когда речь шла о реализации грандиозных замыслов, об «отсталости» кочевников и необходимости её преодоления вспоминали в последнюю очередь[742].
Гораздо больше значил тот факт, что оседание представляло собой существенную предпосылку для массового переселения в казахскую степь спецпоселенцев, заключённых Гулага, а потом и «вражеских наций»[743]. Говоря об освоении огромных территорий, плановики прежде всего думали о депортированных группах населения как об исполнителях этой задачи. Кочевники им только мешали и потому должны были уйти отовсюду, где предстояло жить и трудиться жертвам сталинских репрессий[744]. В особенности это касалось земель, предназначенных для лагерей Гулага, — казахский Совнарком майским постановлением 1930 г. передал в распоряжение ОГПУ свыше 110 тыс. га, «учитывая политическо-хозяйственное и аграрно-культурное значение» создаваемого лагеря (имелся в виду будущий Карлаг)[745].
«Оседание» зачастую служило прикрытием интересов, не имевших никакого отношения к условиям жизни кочевников. Ссылаясь на эту кампанию, добивались смягчения планов заготовок или оправдывали их невыполнение; распределение дефицитных стройматериалов и денег открывало возможности для коррупции и кумовства; размещение в «точках оседания» давало удобные шансы конкурирующим группировкам. А при переселении целых сообществ главной задачей являлось освобождение территорий. Во всех этих случаях люди, ставшие объектом кампании, имели значение лишь как проблема, требующая устранения, или средство для решения других вопросов.
Перевод казахских кочевников на оседлость потерпел сокрушительный провал. Ни одна из амбициозных целей достигнута не была, никакие бухгалтерские уловки не помогали показать выполнение планов больше чем наполовину, вместо ожидаемого повышения урожайности во всех районах отмечалось её катастрофическое снижение. Кампания, казавшаяся на текущий момент вполне многообещающей, в дальнейшем сыграла роковую роль. Оседание проводилось в основном на бумаге либо ограничивалось запихиванием людей в обветшалые развалины в негостеприимных местах. Но изгои не давали о себе забыть, рано или поздно возвращаясь в поле зрения в виде нищих, беженцев или воинов.
Бунт — гражданская война и массовый исход
«Путь к социализму» привёл к массовому бегству, гражданской войне и голоду. Миллионы людей бежали от притеснений и репрессий, сотни тысяч стали защищаться. Всех, кто старался избежать благ коллективизации, считали противниками «социалистического строительства». Как беженцев, так и вооружённых бойцов в равной мере преследовали, атаковали и уничтожали. Обширные области Казахстана на несколько месяцев погрузились в пучину упорно тлеющей гражданской войны, которую большевики подавили при помощи частей Красной армии, войск ОГПУ и добровольческих отрядов[746]. Насилие ширилось, и вскоре грань между участниками и неучастниками боевых действий практически стерлась. Под подозрение попали все казахи как коллектив.
Наступление государства являлось актом насилия и террора, но и общество, подвергшееся атаке, не было мирным. В степи отнюдь не царила гармония. Когда беглецы откочёвывали со своими стадами в другие районы, неизменно вспыхивала конкуренция между ними и местными кочевниками. Не сказать, чтобы степь вспыхивала от малейшей искры, как пороховая бочка, но уж когда она загорелась, большевикам пришлось признать, что их власть имеет пределы. Они победили в конце концов, потому что располагали превосходящими средствами насилия и пускали их в ход, не разбираясь, кто перед ними — воины или беженцы. А потом и голод сыграл им на руку, заставив людей бороться в первую очередь за выживание.
«Если раньше мы вынуждены были искать бандитов, то сейчас ищут они нас» — фрагментированная гражданская война
А.Ф. Попков, первый секретарь Гурьевского райкома (крайний запад Казахстана), испытывал страх. В августе 1931 г. он писал своему политическому наставнику, члену ЦК Е.М. Ярославскому: «Картина развития бандитизма сейчас такова, что в Мангиставском районе (полуостров Бузачи и Мангышлак) так называемые адаевцы объединились три рода, и только один род — четвёртый — стоит нейтрально, район же имеет около 50 тысяч кочевого населения. Эти враждебно настроенные к нам насчитывают в среднем 17–20 тысяч. Если раньше мы вынуждены были искать бандитов, то сейчас ищут они нас»[747]. Заместитель председателя СНК КАССР Кулумбетов, инспектировавший район в то же время, соглашался с Попковым. По его мнению, доля «антисоветски» настроенного населения доходила там даже до 60%[748]. Повстанцы нападали на колхозы, предприятия и кооперативы. Несколько раз они атаковали Форт-Александровский — важнейший пункт на полуострове Мангышлак у Каспийского моря; его с трудом удерживали красноармейцы и добровольцы. Для известных коммунистов поездки в степь стали смертельно опасными.
Ещё в апреле 1930 г. в одном докладе К.Е. Ворошилову о положении в западном Казахстане говорилось, что советская власть и партийные организации сохранились там лишь в крупных населённых пунктах, а в обширных районах от Тургая до Аральска на сотни километров нет ни того ни другого[749]. За год ситуация только ухудшилась, потому что отдельные казахские роды вступили в союз с туркменами-йомудами, с которыми раньше много лет враждовали[750]. Теперь бывшие противники, объединив силы, боролись против большевиков и в Туркмении, и в Казахстане[751], что чрезвычайно встревожило партийных работников. «Бандитизмом охвачена вся восточная часть Каспийского побережья вглубь на 350–500 километров, включая и Туркмению», — указывал Попков[752]. Положение «невероятно обострилось», вторила ему внутренняя докладная ОГПУ в августе 1931 г.[753]Большевики потеряли контроль над значительной частью западно-казахской степи.
События в западном Казахстане были частью спровоцированной коллективизацией гражданской войны, которая в 1929–1931 гг. сотрясала почти всю советскую деревню[754]. В большинстве
